"Отрыв / Диспетчер "
| Название фильма: | Отрыв / Диспетчер |
|
|
| Страна-производитель: | Россия | ||
| Английский: | Отрыв / Диспетчер | ||
| Жанр: | драма | ||
| Режиссер: | Александр Миндадзе | ||
| В ролях: | Виталий Кищенко, Александр Робак, Сергей Епишев, Станислав Дужников, Максим Битюков, Мария Матвеева, Клавдия Коршунова, Екатерина Юдина | ||
| Год выпуска: | 2007 | ||
| Наша оценка: | |||
| Купить | |||
|
|
|
|||||||||||
Сюжет и комментарий
В провинции из-за ошибки диспетчера падает пассажирский самолет. Виктор (Кищенко), мужчина лет сорока с ледяными глазами, потерял в катастрофе кого-то близкого. Несколько дней он проводит в компании людей, которые стали косвенными жертвами катастрофы, — а жертвами стали все, в том числе и виновники. Вдовец с мягкой улыбкой, похожий на артиста Стеблова; другой вдовец — потеющий толстяк в шортах, обманчиво растерянный; правительственная комиссия, которая что-то скрывает; команда летчиков — то ли животные, то ли ангелы смерти; собственно диспетчер. Единственный человек, который не похож на жертву, — сам Виктор.
В фильмах Вадима Абдрашитова, для которого дебютировавший вдруг в режиссуре Александр Миндадзе тридцать лет писал сценарии, насквозь вроде бы советские производственные и судебные коллизии оказывались материалом экзистенциальных, а фактически экзистенциалистских драм: по Миндадзе, как и по Сартру с Камю, человек по-настоящему раскрывается только в пограничной ситуации, на краю. Дурацкое слово «отрыв» — то ли из сленга, то ли что-то авиационное — туда же, на край. Нервно, почти истерически снятый камерой обычно невозмутимого Шандора Беркеши («Коктебель», «Свободное плавание»), фильм посвящен вопросам, думать о которых не хочется, а расшифровывать неловко: для желающих в новостях подробно освещается дело Калоева. Но определенное бесстыдство — качество, необходимое для режиссера, решившего поговорить о смерти ближних (впрочем, и для режиссера вообще), и Миндадзе, к счастью, им не обделен. «Отрыв» — черный ящик, издающий не речь, но скрипы, визги и кряхтение; предельно обнажая эмоции, автор последовательно запутывает нарратив. Который, впрочем, постфактум кажется более чем внятным. Взявшись в одиночку раскручивать ключевую для дуэта тему мужских отношений, Миндадзе поступил самым радикальным образом: женщин, имеющих отношение к сюжету, он убил еще до начальных титров.
Точка невозврата
Удивительным моментом в режиссёрском дебюте сценариста Миндадзе является тот факт, что кино у него получилось сложное, но совсем не в сценарном плане. Будучи «словом произнесённым», сюжет фильма не оставляет за собой неясностей — герой узнаёт об авиакатастрофе, мчится, бросив всё, на опознание, но «опознавать нечего», и потому начинается сомнамбулическое расследование трагедии, на протяжении которого герой успеет полностью перевоплотиться в лётчика, наденет форму и фуражку с крыльями, сумеет разыскать одного из дежуривших в ту ночь диспетчеров, познакомится с другими родственниками погибших и в итоге, согласно заверениям автора, обретёт «свободу в траурные минуты, кощунственную, может быть, свободу».
Фильм со сценарной точки зрения состоит из малосвязанных сцен, необязательных диалогов и неразборчивых фраз малознакомых или незнакомых вовсе людей. Главное же происходит на поле режиссуры и операторского искусства, и смысл картины стоит искать там же. В мечущейся (не новомодно дрожащей, но отчётливо мечущейся по площадке) камере, в филигранно смонтированном «взлёте» в обнимку бредущих по аэропорту героя и стюардессы, когда сначала их движение с заметным усилием ускоряется, потом картинка начинает плыть, как будто камера действительно закреплена на борту взлетающего авиалайнера, потом отрыв — и герой исчезает, оставляя замершую как в невесомости камеру наедине со зрителем.
Все эти игры в сложносочинённый контекст позволили Миндадзе-режиссёру уйти от прямого повествования к отдельным ремаркам, часто в непосредственном процессе просмотра имеющим несколько трактовок, а то и вовсе списываемым залом на сюрреализм. Однако режиссёр знает, о чём снимает, не позволяя диссонировать одному с другим — диалог с комиссией по расследованию сменяется ловлей мародёров, «звонок с того света» в итоге переходит в почти по Лему оживление погибшей жены одного из героев.
Миндадзе поспешили обвинить в невнимательности к зрителю, однако что считать невнимательностью — отсутствие выспренных статичных кадров на пять минут хронометража, или может — просьба сопереживать героям даже через призму их нарочитой отстранённости?
«Отрыв» — концентрированный привкус прошедшей мимо нас череды авиакатастроф последних лет. Теракт не теракт, «один из самых опытных экипажей», ошибка диспетчера или трагическая случайность — по этому бесконечному кругу мечутся журналисты, специалисты, вовлечённые и просто наблюдатели после очередного (какое ужасное слово) крушения. Нужно найти чёрный ящик! Ящик находят, а ничего не меняется.
Переложить чужую трагедию и свой фатализм через призму «специального репортажа» невозможно, слишком тонка грань кича, и Миндадзе подошёл к проблеме иначе, использовав язык призраков — все в этом фильме в той или иной степени мертвецы. Одни умерли, хотя и остались живы, другие остались живы, но бродят перед камерой по этим всем аэропортам, гостиницам, баням и ресторанам подобно призракам из «Живого» (сходство усугубляется Епифанцевым в кадре), пытаясь пережить эту самую свободу пережившего, найдя новый смысл этой жизни.
С сайта Кинокадр Ру
Хроника пикирующего
Время новостей
Упал самолет. Главный герой (Виталий Кищенко; возможно, у его персонажа и есть имя, но вспомнить его после просмотра совершенно невозможно, да и не нужно - он существует в мире, где паспортные данные не играют решительно никакой роли) потерял в этой авиакатастрофе жену. По вине диспетчера. Человек собирается добиться если не справедливости, но мести - и туманным, путаным образом проникает в коллектив оставшихся в живых пилотов самолета, который чудом избежал столкновения с потерпевшим катастрофу лайнером, идущим навстречу. Баня, водка, истерическая радость людей, которые празднуют свой второй день рождения. И никто не спрашивает, что, собственно, делает в кругу негаданно живых мертвецов странный человек с навсегда остановившимися в точке невозвращения зрачками.
В последнюю очередь хочется сравнивать сюжетные перипетии "Отрыва", режиссерского дебюта известного сценариста Александра Миндадзе ("Охота на лис", "Плюмбум, или Опасная игра", "Армавир", "Пьеса для пассажира"), с современными реалиями, известными из газет, с трагической историей Виталия Калоева, осужденного за убийство диспетчера авиакомпании, повинного в гибели его семьи. Потому что "Отрыв" нечастый и производящий совершенно потрясающее впечатление пример чистейшей кинематографической метафизики. Фильм не один уже раз сравнивали с последними, нарочито путаными и переусложненными картинами Дэвида Линча (в первую очередь с перехваленной и тяжеловесной "Внутренней империей"), но в данном случае мы имеем дело с произведением несколько иного рода. В нем не хочется разбираться с привычных позиций, находить аналоги и выстраивать законченную картину происходящего. Он может показаться набором произвольно связанных между собой эпизодов, полуторачасовым мороком, не имеющим никакого отношения к привычным нарративам. Но нормальный (или, вернее, ненормальный по нынешним блокбастерным временам) зритель после просмотра поймет и ощутит, что происходившее только что на экране его не отпускает, дергает и ранит, как будто бы воспоминание о собственной беде. И это ощущение стоит многого - за него можно простить и очевидную невнятицу иных моментов, и сознательный пропуск эпизодов, которые могли бы все объяснить раз и навсегда. Если с чем и сравнивать фильм Миндадзе, то уж никак не с Линчем, а с последними творениями (тут это слово подходит как нельзя более удачно и не несет ни грамма иронии) Гаса ван Сента, в которых человек в простейших жизненных ситуациях оказывается один на один с космосом и все происходит "медленно и неправильно".
Премьера картины состоялась на последнем "Кинотавре" и вызвала реакцию более чем неоднозначную. Большая часть профессионалов, посмотревших фильм, попросту "ничего не поняли". Создатели пытались объяснить это тем, что в момент просмотра случились проблемы с копией и многое оказалось неясным чисто технически - пропали реплики, стали не слышны принципиально важные моменты, ну и прочие "отдельные недостатки". Хотя, с другой стороны, даже в таком виде фильм обжигал кристальной ясностью непознаваемого, и если идти до конца, то можно было бы вообще затушевать фонограмму и сбавить резкость проекции. Потому что в данном случае "Отрыв" можно было бы увидеть в единственно возможном для понимания варианте - как будто слезы всеобъемлющей, пьянящей скорби застилают глаза, а в ушах звенит приговор твоей собственной судьбе, которая уже никогда не будет такой, как раньше.
Пресловутый диспетчер (Станислав Дужников), который стал виновником катастрофы (к слову, первоначально картина так и называлась - "Диспетчер"), на экране все-таки появляется - всего на несколько минут, судорожно глотая минеральную воду из пластиковой бутылки и выражая всем своим видом такой предел отчаяния, ужаса и боли, что даже и непонятно, как об этом писать. Но видеть это - всем, кто имеет глаза и еще не разучился чувствовать кинематограф всеми фибрами души (у кого она все еще есть), - необходимо.
Станислав Ф.Ростоцкий
Новая жизнь никогда не дается даром
Независимая газета
Фильм Александра Миндадзе «Отрыв» был показан на Неделе критики на минувшем Венецианском кинофестивале. Фильм Миндадзе – из тех, сюжет которых становится полноправным действующим лицом фильма. Его можно трактовать по-разному – кто как понял. Кто не понял вовсе – в зале не остаются.
Миндадзе как сценариста всегда интересовало то, что лежит в самых глубинах человеческой натуры, и нужны сверхэкстремальные обстоятельства, чтобы эти залежи выползли на свет Божий. Большинство его сценариев, по которым ставил картины Вадим Абдрашитов, балансируют где-то между реальностью и вымыслом, и порой самые насущные, самые реальные проблемы вплетаются в ткань полуосязаемого повествования на невидимом стыке сна и яви. Так было во «Времени танцора», в «Магнитных бурях», «Армавире», «Параде планет»...
«Отрыв» – драма о человеке, потерявшем в авиакатастрофе жену. Герой (Виталий Кищенко) начинает собственное расследование, результатом которого становится неожиданное обретение свободы, отрыв от самого себя прежнего. Понятия, столь привычные нам и стоящие на привычных местах, вдруг смещаются. То, например, что еще несколько часов назад могло показаться кощунственным, вдруг обретает иной смысл. Именно в момент скорби и траура герой начинает понимать, что счастлив. Абсурд? Теоретически, только теоретически. Оказывается, нет абсолютных понятий. Никто не знает, что такое счастье и где оно подстерегает. Никто не знает, чем может обернуться горе – еще большим горем или неожиданным просветлением души. Нам не дано предугадать...
Со смертью жены герой вдруг переживает второе рождение – он встречает экипаж самолета, сумевшего увернуться от столкновения в воздухе с тем, разбившимся. Экипаж тоже «отрывается», празднуя неожиданный подарок судьбы. Герой словно растворяется в новых друзьях, он чувствует горе и раздражение, но одновременно и берет на себя часть их посланного Богом счастья – родиться заново.
Сюжет фильма гуляет по временам и пространствам, зависая то тут, то там, обнажая все новые и новые качества в герое. Симпатичный никакой парень вдруг становится жестким лидером, с цепким глазом и моментальной реакцией. Как пелось в известной песне Высоцкого, «конец – это чье-то начало». Гибель жены стала для главного героя началом той новой жизни, о которой он наверняка раньше нет-нет да и мечтал, хотел стать смелым, смекалистым, хитрым. Кто за это ответствен? Судьба? Сам человек? Бог? Ответа нет. Собственно, фильм и не думает давать никаких ответов. Просто всегда надо помнить, что всякая грань, всякая граница в жизни – эфемерна и придумана нами самими. И как поется еще в одной известной песне, «новая жизнь никогда не дается даром».
Моментами продраться через сюжет невероятно трудно, название фильма в какой-то степени характеризует и то состояние, в котором, как кажется, Александр Миндадзе создавал свою дебютную ленту. Ощущение такое, словно человек, который долго-долго мечтал о какой-то другой жизни, наконец ее получил, а получив, попытался сразу вместить в нее все, что не вмещалось в прошлую жизнь. И набрал лишнего. Может, тандем двух талантливых людей – Миндадзе и Абдрашитова – уже сам перешел некую грань, за которой – такая прочная привычка, такая мощная привязка, что кто-то должен был первым решиться ее порвать. Кто-то должен был уйти в отрыв. Новая жизнь никогда не дается даром.
Екатерина Барабаш
Место падения
Газета.ру
Трясущимися губами молодой человек – пресс-секретарь авиакомпании – лопочет что-то про «обстоятельства неизвестны», «делаем все возможное», «номера в гостинице». Лицо его прыгает, как лягушки в пруду. Глаза родственников, в которые он с таким ужасом смотрит, остаются за кадром – лишь несколько человек из толпы недождавшихся самолет с родными и близкими выберутся из этого облака анонимного горя, чтобы исполнить короткую, меньше полутора часов, тарантеллу отчаяния – первый режиссерский фильм сценариста Александра Миндадзе «Отрыв», только что вернувшийся с внеконкурсной программы Венецианского кинофестиваля.
Доселе неразрывный дуэт Абдрашитов–Миндадзе катастрофы ценил всегда. Не только физические – «Остановите поезд», «Армавир», не только социальные – «Плюмбум», «Магнитные бури», но и художественные. Поиски формы, адекватного материалу языка приводили к короткому замыканию – в яркой вспышке кинореальность сворачивалась в кокон, в котором привычная повседневность продолжала жить по диким, пугающим законам жестокого абсурда.
Одиночное плавание Миндадзе оказалось менее отстраненным, но более радикальным. Трагедия такого масштаба – разрыв всех связей: социальных, эмоциональных, родственных. Случайные люди, столпившиеся вокруг оставшейся от их прошлой жизни воронки, трутся друг об дружку открытыми ранами, кричат от боли и невольно становятся братьями по крови. Вслед за геометрией катастрофы Миндадзе рвет свой фильм в клочья, выхватывает лица, истерики, эпизоды, диалоги, сшивает по живому, чтобы в конце концов получился квест – поиск хоть какого-то смысла в этом море абсурда. Поиском займется странная пара – суровый молчаливый мужчина с неподвижным лицом и прилепившийся к нему говорливый спутник, потерявший жену. Они будут искать сначала комиссию, расследующую обстоятельства дела, затем черные ящики, потом пилотов и, наконец, диспетчера, чья ошибка стоила жизни стольким людям. Вокруг будут кружить одышливый толстяк и глуховатый дед, ожидая своей порции последней правды.
Впрочем, сюжет здесь – не последовательно рассказанная история, а спираль эмоциональных состояний, безжалостная коррида скотского, природного, бессмысленного и человеческого. Катастрофа – вещь предельно физиологичная. Слезы и пот перемежаются колбаской и водочкой, отчаяние – похабным истерическим весельем, ужас – похотью. Противоестественная близость, которая возникает между совершенно чужими и бесконечно разными людьми, кого-то приводит в идиотическое умиление, кого-то – в бессмысленную ярость.
Однако, поднимая все эти ошметки на дыбу кино, Миндадзе предпринимает попытку почти беспрецедентную – попытку взгляда, лишенного всяческого сочувствия. Самым абсурдным, самым катастрофичным оказывается факт, что состояние предельного отчаяния, абсолютного дистиллированного горя переживают люди, в общем-то, неприятные во всех отношениях. Стоя в той неустойчивой точке, откуда Достоевский отправился в одну сторону, а экзистенциализм – в другую, Миндадзе наблюдает, как толпа родственников вдохновенно бежит к месту падения самолета, как жители соседней деревни мародерствуют на усеянном осиротевшим барахлом поле, как их гоняют солдаты, за банной оргией выживших пилотов, за тем, как извивается голой на хоум-видео пропавшая жена, пока ее рассыпавшийся в труху муж пьяно лапает экран телевизора.
Единственной вызывающей сочувствие фигурой парадоксальным образом оказывается едва мелькнувший диспетчер, переживающий столь же дистиллированное чувство вины. Временами «Отрыв» несносен, как несносны бывают фильмы Муратовой. Однако оценивать работу актеров, которых Миндадзе тщательно подбирал по принципу «незасвеченности», и прочие элементы конструкции кажется невозможным. Речь горя косноязычна, вслушиваться в нее – дело интимное, и то, что кому-то покажется бессмысленным воем, для другого окажется словом. Придется напрячь слух.
Антон Костылев
