"Бумажный солдат"
| Название фильма: | Бумажный солдат |
|
|
| Страна-производитель: | Россия | ||
| Английский: | Бумажный солдат | ||
| Жанр: | драма | ||
| Режиссер: | Алексей Герман-мл. | ||
| В ролях: | Мераб Нинидзе, Чулпан Хаматова, Анастасия Шевелева | ||
| Год выпуска: | 2008 | ||
| Наша оценка: | 
|
||
| Купить | |||
|
|
|
|||||||||||
Сюжет и комментарий
События фильма разворачиваются в СССР в 1961 году на Байконуре. Лента рассказывает о шести неделях из жизни врача Даниила Покровского, который готовит отряд первых космонавтов к выходу в космос, разрываясь от страха за этих героических людей и любви и жалости к двум близким ему женщинам — жене и любовнице.
Цитата:
Мне показалось интересным снять фильм с другим дыханием. Это не значит, что у меня такая оптимистическая производственная ретродрама. Но просто мне казалось по ощущениям, по музыке, по живописи, по кино, что тогда само по себе понятие времени, в индивидуальном его ощущении, было немножко другим, чем сейчас. Вообще начало 60-х годов — более глубокий вдох, мы дышали глубже. (Алексей Герман, интервью Фильм.ру)
Имеющие уши
Газета "Труд"
Песня Булата Окуджавы, давшая название и суть картине Алексея Германа-младшего "Бумажный солдат", - о том, что между горением и гниением благороднее выбирать первое.
Сравнивать фильмы Алексея Германа-младшего ("Бумажный солдат", получивший в Венеции награды за режиссуру и операторскую работу, по счету - третий) с фильмами его отца прекратят не скоро. Общность стиля из раза в раз многих ведет к одному выводу: оболочка схожа, насыщенность разная.В "Бумажном солдате" есть эпизод, который можно посчитать лукавым ответом на эти рассуждения: отец главного героя, врача Даниила Покровского, - гениальный хирург, сам Даниил (Мераб Нинидзе) - терапевт, и его жена Нина (Чулпан Хаматова) произносит: "Был бы хирургом, все бы с отцом сравнивали". Намек на принципиальную разность задач этих двух специальностей. Вмешательство, переиначивание, освобождение - когда иначе уже нельзя. И диагностика, профилактика, выбор направления для исследования - когда есть надежда, что все еще обойдется.
У Даниила работы должно быть много: почти все, кто попадает в кадр, жалуются то на печень, то на сердце, маленькому мальчику мерещатся волки, у кого-то кровь идет носом, у кого-то слезятся глаза. Расшифровывать этот язык несложно: общество заболевает. А еще у одного из героев в 1961 году часы все время спешат, а спустя десять лет - отстают.
Основное действие происходит в начале 60-х, в течение полугода до запуска человека в космос, где Даниил присматривает за здоровьем потенциальных космонавтов и мучается, предполагая, что первый из них разделит судьбу не Белки и Стрелки, а Мушки и Пчелки. Рядом такие же интеллигенты рефлексируют на темы прошлого-будущего, горят старые лагерные бараки, грузно разворачиваются в степной грязи тяжелые грузовики, лают неприкаянные собаки. Так красивы, столь впечатляющи эти страх, тоска и неверие, что, судя по всему, Гагарин не должен был возвратиться из космоса, душа его должна была улететь куда-то вместе с душой не вынесшего благих порывов терапевта. На чем и делает акцент Герман-младший, показывая в финале 1971 год и памятник погибшему Гагарину: памятника в кадре нет, только серебряное ухо.
Оно только убеждает в том, о чем догадываешься с самого начала, когда чувствуешь, что внимание ненавязчиво привлекается к ушам людей: заостренным и круглым, маленьким, большим, изогнутым, без мочек, с родинками и вмятинками... "Есть человек. А у человека есть кости стопы", - говорил в книге Владимира Леви врач студенту, не желавшему учить анатомию. Парад разнообразных ушей в "Бумажном солдате" - о том же, о чем говорит мудрая жена Даниила: "Человек важнее идеи".
Хотя, конечно, это еще и про то, что никто никого не слышит.
День космонавта
Итоги
Главный герой фильма умирает 12 апреля 1961 года в девять утра с минутами. Маленькая серая ракета взлетает где-то далеко, на заднике бескрайней целины из грязи, смешанной с водой. А из-за стены дома выкатывается велосипед. Человек, только что крутивший педали, никогда не узнает, что улыбчивый парень, которому он измерял пульс на тренировках, вернется из космоса и станет первым.
До этого лечащий врач первого отряда космонавтов, красавец мужчина (Мераб Нинидзе), которого хотят все женщины в округе, будет наблюдать за хлюпающими по весенней распутице подопечными, жарить на даче шашлыки, резонерствовать среди подвыпивших друзей, мучить любимую женщину, романтично грызть себя сомнениями по всяким частным поводам. Надо ли защищать диссертацию? Куда девать жену (Чулпан Хаматова), которая слишком умна, красива и никак не может забеременеть, как простая баба? Может ли врач готовить людей к прогнозируемой смерти: будущим космонавтам снятся кошмары, и иногда они сбываются? Станет ли человечество лучше, если прорвется в космос? В большинстве своем это не вопросы, а векторы душевных движений, приводящих героя в смятение. Этика бумажного солдата из песни Окуджавы требует, чтобы он "не тихой жизни жаждал", а тут в твоей власти только какая-то никчемная диссертация да пара влюбленных в тебя женщин. Все остальное - в руках неподвластных тебе сил. Что остается? Сделать свое дело и уйти.
Младшего Германа много упрекали в том, что он слепо и манерно следует эстетике своего отца. Что его собственное авторство невозможно обнаружить в картинах "Последний поезд" и "Гарпастум". Что стерильно стилизованные кадры звучат как медь звенящая и кимвал бряцающий. Но вот все встало на свои места: и папина эстетика, и стилизация обрели незаемное звучание. Долгие длинные планы, портретные кадры, полифония, мозаикой разбросанные цитаты, равнозначность фоновых персонажей и главных героев - все это сложилось в единую картину, которая вопреки своей намеренной искусственности, пафосности и болтливости почему-то хватает зрителя за горло. Заставляет нервно вздыхать, сдерживая то слезы, то улыбку. Такое ощущение, что у человека на ваших глазах прорезался голос. И как бы ни была далека от нас эпоха первых космических полетов и последней советской эпохи надежд, видно, что говорит он не только о прошлом, но и о настоящем.
Младший Герман еще ни разу не захотел снять фильм о своем поколении, но, кажется, на этот раз он точно говорит и об отцах, и о детях. Оттепельные надежды и иллюзии с дистанции времени вполне можно счесть метафорой перестроечных иллюзий и надежд. Тогдашняя вера в то, что ударным трудом можно запросто построить коммунистический рай на одной шестой части суши. Недавняя вера в то, что свободная экономика всем развяжет руки, откроет границы и сделает нас гражданами мира. Любые прекрасные заблуждения похожи тем, что дают краткий миг ощущения полноты жизни, а потом приходится остаться наедине с неизбежным - крахом надежд, болезнью, смертью. Весь фильм построен на ощущении того, что в России ни одно время никогда не заканчивается до конца. Шестидесятники вполне естественно говорят с чеховскими интонациями, попадая при этом в наши сегодняшние болевые точки.
"Бумажный солдат" счастливо далек от сегодняшней индустриальной режиссуры, но в нем, пожалуй, можно увидеть куда более современный киноязык, чем в фильмах, где гайки летят в лицо зрителю. Неудивительно, что в Венеции он был отмечен главными профессиональными кинонаградами - призами за режиссуру и операторскую работу Алишеру Хамиходжаеву и Максиму Дроздову.
Ирина Любарская
Никто не хотел умирать
«Гнаться за невозможным — безумие»
Марк Аврелий
- Рухнул?
- Нет ещё.
Уильям Голдинг, «Шпиль»
Катя ТАРХАНОВА
Фильм, который можно смотреть 7, 8, 9 раз и на десятый уже выходить-курить, твердо зная, что жизнь на экране идет и без нас она не остановится. Фильм, который можно показывать пустому залу — как в космос или в шуньяту. Таких мало в истории. Во многих сегодняшних фильмах все время что-то происходит, а на самом деле не происходит ничего. У Германа — ровно наоборот.
За шесть недель до запуска космонавта кто-то ванну купил офицерскую на ползарплаты в степи без водопровода, кто-то точь-в-точь похож на Гагарина, Титова и Быковского, но бегает трусцой и завидует друг другу. Кто-то жарит шашлык на даче у бюстика плачущих большевиков, изображая Грушницкого с гитарой, подпирающего «Москвич-407», проданный дантистом, никем не любимым за грядущее самоубийство гинеколога, который был способен дать женщине ребенка, а не чехословацкие туфли «Цебо». Жизнь расплывчатая. За запуском пойдут сплошь заказные памятники, «Волги-ГАЗ-21» и колбасная эмиграция. Суета и томление духа. Но оно строится с растущим напряжением, как только возникает античный «трагический герой», романный «лишний человек», постмодернистский «культовый персонаж».
Дон Румата уже скоро попадет на Арканар, Максим с еврейской фамилией еще скорей — на Саракш. Кому-то верится больше, кому-то меньше, но каждому выпадает проблема сотворения мира. Батоно Даниил заставил себя уважать тем, что его конкретно отправили в СССР весной 1961 года. С первого взгляда фильм можно смотреть как простую ретроспекцию — шпильки, стрелки и шиньоны, АЛЖИР и Байконур, у всех кто-то сидел по 58й, и еще принято защищать диссертации. Все видимое и слышимое очень точно. Несколько позже заметно, что ни слова не сказано о Неделинской катастрофе или денежной реформе или, к примеру, смерти Пастернака, хотя Галич уже написал песню с приветом, мол, «он умер в своей постели». То есть грузинские переводы присутствуют, а поют все еще комиссарскую лирику Окуджавы.
Но неточностью тут не пахнет. Во втором приближении фильм — не простая ретроспекция, а старинная утопия Мора и Кампанеллы и современный фантастический роман братьев Стругацких, если бы оба жили. Это не СССР, а образ «планеты СССР», увиденной, скажем, со спутника. Несмотря на конкретные черты 1961 года, планета имеет основания на века. Всегда грязь и нищета, и очень холодно. Всегда — солдатики и собаки, шлагбаумы и пропускная система. Всегда притом — комплекс Наполеона, который из грязи в князи догонит и перегонит и впереди планеты всей, невзирая на то, что немцев закидали кровавым мясом. «Одна шестая» «равняется четырем Франциям» и, как «встанет с колен», «на Марсе будут яблони цвести». А если собачки дохнут — чем не повод начать эксперименты на людях. Людей — как грязи, пропорция идеальна для любых экспериментов, не меняется никогда.
Ничего не меняется, потому что никто ни во что не верит. Ничего не изменится, даже если прямо в грязи случится безумное, невозможное чудо. Его никто, не веря, не увидит, а, значит, его и не было. Ну, на руках покидают, выпьют (за здравие/за упокой), фарфор побьют. Но батоно Даниилу в каком-то смысле повезло больше, чем руматам и максимам. У него доказательство — 12.04.1961 Юра действительно полетел. И если пытаться выцедить квинтэссенцию фильма, то он и не простая ретроспекция, и не социальная фантастика. Это, скорее, философское эссе сродни «Мифу о Сизифе», где фигуральная интрига — лишь пример работы мысли. Для наглядности. За «примерную наглядность» и прощаются любые мелкие неубедительности и недоказанности. Потому что работа мысли все кино идет на предмет «блин, как же ему полететь, ну, не может же, не подымется — вон, и этот уже... ну, у них же короткое замыкание при включении кипятильника в любую цековскую розетку, что же тут можно сделать?». У советского батоно Даниила за два часа кино доказывается, что с сего дня по 12 апреля работают законы мифологии и религии. Несоветские они, неконкретные и ненафантазированные. Прометей — не Прометей, Креститель — не Креститель, но Юра полетел только потому, что батоно догадался принести себя в жертву. То есть не он догадался, а те, кто его послал и кому он подчинен. Но Юра полетел только поэтому, не иначе.
Фильм — о том, как законно случается всё на свете, даже когда следа не остается, и никакого профита. О неизбежной участи, которая вдруг кому-то выпадает, иначе все навернется. О диком нежелании тех, кому выпало, делать то, что им выпало, и черной зависти тех, кому не выпало ничего. Странные возгласы после фильма, что «загробный мир лишний» или «послесловие лишнее», исходят с нетрагической, «завистливой» поверхности. Без «лишнего» не было бы ни участи, ни чуда. Мераб Нинидзе как бледная тень с больной головой — лишь часть «трагического героя». Часть, которая «творит мир», пока «чугунная» Чулпан Хаматова с «хвостиком» Анастасии Шевелевой составляют другую часть — ту, «на ком держится мир». Сам герой — нечто гигантское, многоглавое и многохвостое, но все равно несопоставимое с той прорвой неверия, против которой оно вращает землю.
12.04.1961 трагедия возвысилась благодаря последовательной визуализации философии. Глубина и длительность кадра — не маньеризм и самолюбование, а динамика сюжета. Его складывают видимые фазы, что и внушает к нему доверие. Они — как частое решето, никого мимо не пропустят. Как бы кто ни возненавидел «Бумажного солдата», вряд ли забудет историю конца лагерных собачек, гонку Юры и Геры в скафандрах на велосипедах, просто запуски где-то там, пока вертолет взлетает из-под костра, горящего рядом с нераскрывшимся парашютом, когда доктор проснулся от холода. Юмор кто-то запомнит. Или пафос. Но факт, что умной, мыслящей визуальной динамикой с лихвой покрыт вроде бы «нежеланный и неизбежный» двухчасовой хронометраж фильма. Тарковский отдыхает, хотя Герман его любит.
До встречи в кино.
С сайта Кинокадр
Космонавты в пыльных шлемах
Текст: Иван Куликов
"Бумажный солдат" Алексея Германа-младшего, получивший приз в Венеции, решает философские проблемы на фоне запуска первого космонавта.
Москва и Байконур, 1961 год. Шесть пасмурных недель из жизни советского врача (Мераб Нинидзе), наблюдающего за состоянием здоровья летчиков, отобранных для первого полета в космос — в том числе за веселым Юрой, читающим грузинских лириков в переводе Пастернака. Все шесть недель героя мучают угрызения совести, что участие в деле по засылке пациентов в космос на большой керосиновой трубе компрометирует клятву Гиппократа и принцип "не убий". Угрызения усугубляются пониженной самооценкой (в огонь летит ненаписанная кандидатская), перманентной мигренью и личными проблемами: жена в Москве (Чулпан Хаматова) работает в том же космическом подразделении, но отказывается отпускать мужа в Казахстан. Женщина не верит в сверхценные идеи. Мужчина готов принести себя идеям в жертву. Реквизит эпохи весь на месте: портрет Хэмингуэя, "комиссары в пыльных шлемах" под гитару, автомобиль "москвич" и разговоры про роль интелегенции перед тем, как жахнуть рюмку водки.
Скажем сразу: вся томная и туманная хмурь "Бумажного солдата", все его пасмурное небо, московская морось и степная грязь, высыпались из кармана одной шинели — шинели германовского "Ивана Лапшина", точнее из знаменитого, триумфального прохода главного героя через грязный, пасмурный пустырь к халупе, где окопались урки. Лапшиным, сменившим шинель на докторский халат, чувствует себя и врач Мераба Нинидзе: и тот и другой хотят построить "город-сад", только разными инструментами. Один — стетоскопом, другой — наганом.
Собственно, ничего плохого тут решительно нет. Озадачивает другое. Герман-старший использует свой режиссерский метод отнюдь не для живописания человеческих проблем, а для их расследования, итог которого, как и во всяком честном расследовании, непредсказуем совершенно. Отсюда, наверное, и растянувшееся на астрономические сроки кинопроизводство, и мучительно долгие перепроверки результатов, ставшие для Германа-старшего необходимым условием работы. Для Германа-младшего наоборот — все как будто ясно изначально. А фирменный германовский метод, когда на голос Левитана, сообщаюшего о первом полете в космос, накладывается монолог о разбитых чашках, эту ясность должен лишь обслуживать.
Иными словами: вот есть нежная, мучительная интеллигенция с репрессированными родителями и Хэмингуэем над раскладушкой. Вот есть жестокий космос. Вот вариант "слезы ребенка" — клятва Гиппократа. Вот лагеря. Вот космодром. Вот жалкий, хилый велосипед, на котором главный герой едет-едет по лужам. Вот решаются важные философские вопросы.
На поверку, однако, важные вопросы, на которые уже заранее нашли ответы оборачиваются симулякрами: как человек, у которого в роду по одной линии — врачи, а по другой — ракетостроители, скажу наверняка, что проблема "космос или слеза ребенка" — последняя, которая в 1961-м стояла перед этими замечательными, честными людьми. Это во-первых.
Во-вторых же, вся разница между "художествами" и "художественной правдой" сводится почти к естественным инстинктам. Всем, наверное, приходилось, выбирая штаны, вздрагивать от пристального взгляда манекена. Их сейчас очень натуралистично делают. Так же и с "Бумажным солдатом" — ищешь, ищешь художественную правду в русском фильме, а нервничать приходиться из-за какой-то ерунды. Из-за того, что на тебя с хорошо поставленным выражением взглянули все скорби мира. Стеклянными глазами. Ну, или бумажными.
С сайта Филм Ру
