Описание фильма

"Пророк"   

Название фильма:	Пророк
Страна-производитель:	Франция
Английский:	Un prophete / A Prophet
Жанр:	драма / детектив
Режиссер:	Жак Одиар
В ролях:	Нильс Ареструп, Алаа Умузун, Тахар Рахим, Жиль Коэн, Адель Беншериф, Реда Катеб
Год выпуска:	2009
Наша оценка:
	Купить

	сюжет и комментарии	интересно	кадры из фильма

Сюжет и комментарий

18-летний араб Малик попадает во французскую тюрьму, выдерживает жесткое противостояние с корсиканскими братками и, по выходе из заточения, сам становится главарем мафии.

За кадром

Цитата

"Может быть, люди и меняются. Но я бы на этот счет не обольщался" (Жак Одиар, интервью газете The Guardian)

На свободу с грязной совестью
Итоги

Стоит сразу предупредить, что картина, получившая Гран-при жюри Каннского фестиваля, это ¬серьезное испытание для зрителей. Тюремная драма, в которой детально показано, какой превосходной школой и стартом карьеры криминальных авторитетов являются места заключения, идет два с половиной часа. В кадре - ни одного звездного актера. Исполнители ролей так достоверны, что временами кажется - это совсем не игра. Причем крови и насилия на экране достаточно, но не отпускает предательская мысль, что по сравнению с нашими пенитенциарными заведениями это еще совершеннейшие цветочки: чистенько во французской тюряге. Однако даже оттуда на свободу герой выходит с очень грязной совестью.
19-летний араб Малик (Тахар Рахим) родился во Франции. Где-то на просторах его недолгой жизни затерялись родные и близкие. Он не умеет ни читать, ни писать, ни считать. Несколько дебильный, но симпатичный Маугли из джунглей городских окраин, получив за драку с полицейским немалый срок в шесть лет, обретает в тюрьме стаю. Для этого ему надо сделать не слишком добровольный выбор между мощной корсиканской мафией и соперничающими с ней братьями по крови. Чтобы приручить арабского детеныша, крестный отец корсиканцев Лучано (Нильс Ареструп) замешал свой с ним союз на крови, сделав из Малика шестерку и убийцу. Но Малик оказывается не таким уж дебилом и выжимает из своего заключения максимум, становясь дипломированным преступником, знающим и грамоту, и бизнес, и тайные пружины криминального мира. Парнишка, который, оставшись на улице, не поднялся бы выше мелкого торговца наркотой, выходит из тюремных стен мафиозным боссом, подмявшим под себя обе преступные группировки. Жак Одияр, наверное, сегодня самая заметная фигура французского кинематографа. Как режиссер он снял всего пять фильмов (кроме "Пророка" это "Смотри, как падают люди", "Неизвестный герой", "Читай по губам", "Мое сердце биться перестало"). И во всех он без излишней дидактики и морализаторства исследовал то, как легко обстоятельства проявляют притаившуюся гниль в человеке, насколько трудно человеку разобраться в своих желаниях и отделить их от инстинктов. "Пророк" среди них - самый мизантропический и глобальный. Камерная криминальная драма превратилась в политический манифест, который вдобавок каждый читает по-своему. Одияр еще в Канне стал говорить, что дело не в тюрьме - это метафора любого закрытого сообщества. И не в национальном менталитете персонажей - это просто способ создать интересную лингвистическую среду на экране. Что надо видеть за школой криминалитета историю воспитания личности . Однако французские критики прочитали в этом сюжете проекцию того, каким образом исламизируется сегодня Франция... А у нас смелее всех выступил интернет-пользователь, который написал, что это продолжение судьбы чеченского мальчика из фильма Михалкова "12". А значит, Одияр снял фильм о том, что касается всех.
Ирина Любарская

Их "Пророк" в нашем отечестве
Известия.RU

Никогда еще появлению на наших экранах артхаусной картины не предшествовала столь мощная рекламная кампания. Моя знакомая чуть не выпустила от удивления руль, увидев над Новорижским шоссе огромный билборд "Пророка".
Точно такие же плакаты обнаружились вскоре и на Кутузовском, и на Рублевке: харизматичный юноша восточной наружности, бритва, рассекающая пополам название фильма, и слоган - "Стать крестным отцом, чтобы выжить". Прокатчики, видимо, понадеялись, что, увидев такую рекламу, нынешние респектабельные миллионеры вспомнят былое, расчувствуются и рванут в кинотеатр - на 2,5-часовой фильм Жака Одиара, где все почти действие происходит в тюрьме, нет ни одной звезды, и всего одна женская роль - да и та эпизодическая.
В 1990-е такой рекламный ход, может быть, и сработал бы, сейчас - не факт. Но главное - фильм, получивший в этом году в Канне Гран-при, вторую по значению награду, - не про крестных отцов, мафию и разборки бандитских группировок. Хотя формально все названные составляющие в сюжете присутствуют. Он - о смене лидеров. О том, как одна нация (точнее даже сказать - раса) отходит в тень, а на передний план выходит другая. То есть о проблеме, которая для Франции стала уже насущной, мы же пока воспринимаем ее скорее на умозрительном уровне.
Пересказывать сюжет в подробностях не имеет смысла. Важно, что герой - 19-летний араб Малик Эль Джебена (Тахар Рахим), не выходя из образа милого юноши, по нелепой случайности попавшего за решетку, постепенно становится хозяином положения, самым матерым из всех матерых здешних волков. А еще - в видениях Малику постоянно является призрак убитого им араба и позволяет заглянуть в будущее или просто зачитывает куски из Корана. Мистическая линия, на мой взгляд, получилась в фильме самой неубедительной, хотя и понятно, зачем она нужна режиссеру: с ее помощью история выводится на надбытовой уровень. Тюрьма, как известно, маленькая модель мироустройства, а стать хозяином мира Араб (в данном случае именно так, с большой буквы) не может, не опираясь на религиозную, мистическую традицию.
Он не просто идет через унижение к власти - к концу картины Малик явно существует уже с сознанием собственной миссии. "Старые" нации задохнулись от собственной самоуверенности и пренебрежения к остальному миру, да и просто выдохлись. "Новые" готовы заступить на их место, и вопрос, по Одиару, здесь не в том, кто "лучше", а кто "хуже", вопрос, видимо, в некоей предначертанности такого хода истории - отсюда и название "Пророк".
Один из моментов, которым особо гордятся российские дистрибьюторы фильма, - привлечение к переводу диалогов отменно владеющего блатной феней прозаика Владимира "Адольфыча" Нестеренко, а к дубляжу - актера Петра Федорова, музыканта Сергея Мазаева и модного драматурга Юрия Клавдиева. Что касается дубляжа - слава богу! Наконец-то в этом деле стали участвовать известные и качественные актеры. Что же касается перевода - тут, по-моему, дистрибьютеры перестарались в демонстрации творческого подхода. Дублированного варианта я не видела, но вот субтитрированный...
Читать титры на фене, пытаться вникнуть в их содержание и одновременно следить за происходящим на экране - задача не из легких. В Канне с английскими субтитрами таких проблем не возникало - хотя и тогда ясно было, что герои разговаривают отнюдь не на чистом литературном языке.
В общем, это становится тенденцией. Сначала "Бруно" появился на наших экранах в "правильном переводе Гоблина", потом Дмитрий Глуховский адаптировал под российский экран мультфильм "9", теперь вот "Адольфыч" Нестеренко с приблатненным "Пророком". Выход один: всем срочно учить иностранные языки. А то они нам тут порасскажут.
Лариса Юсипова

Тюремная история
Независимая газета

Тюремное кино всегда было мелодрамой. Кадр из фильма
К русскому прокату фильм был подготовлен более чем основательно. Диалоги перевел на более понятный и органичный для русского восприятия язык «киевский Тарантино» – писатель и блогер Владимир «Адольфыч» Нестеренко, автор отменных книг «Чужая» и «Огненное погребение». Сам этот факт прибавляет фильму значимости как событию, но никак не формирует его.
Тем не менее «Пророк» – безусловно, событие. В нем есть все то, от отсутствия чего страдал в последнее время европейский кинематограф, – четкая определенность жанра, сила, мускулистость, уверенная поступь и гордая осанка. И в то же время есть все то, на чем фестивальное, в лучшем смысле слова, европейское кино держалось: выверенность, деликатность, приятная недоговоренность.
Первое, что приковывает в фильме внимание – почти нездешняя, чуть ли не театральная выверенность драматургии. И театральность тут не в том, что пространство кадра ограничено стенами (вернее, застенками) тюрьмы (европейское кино такой ограниченностью часто грешит). Сам почти музыкальный ритм фильма и его не по-французски рачительная скупость на образы придают всему действию гладкость, оно словно скользит по рельсам, как первоклассный спектакль.
Девятнадцатилетний Малик (Тахар Рахим), не умеющий читать и писать и не помнящий своих родителей, попадает в тюрьму. Там он ни с кем особенно не общается, живет в одном блоке с единоверцами-арабами и хочет, кажется, только чтобы его никто не трогал. Тюрьмой заправляет корсиканская мафия во главе с харизматичным седым мафиози (Нильс Ареструп), и ей позарез надо разделаться с арабом, ожидающим суда в одном блоке с Маликом. И парню его заказывают – в обмен на «крышевание». Тот пытается увильнуть, но поздно – у него ему ничего не остается, кроме как тренироваться носить безопасную бритву во рту.
Сюжет «Пророка» заканчивается там, где обычно умное фестивальное кино начинается, зациклившись на нуаре. Сам сюжет, развивающийся в тюрьме, и правда театральный, несколько даже классицистический: абсолютный ноль, ничто, которое становится всем. Лишенный харизмы и обаяния, пресный парень, который, убив, начинает существовать уже по-новому, ощущать себя иначе, более уверенно. Ведет даже свои игры и в конце концов становится главарем банды, сплошь состоящей из тех, кто с ним вначале в одной душевой мыться бы побрезговал.
Вписать «Пророка», при всей его основательности, в какой-либо контекст очень трудно – любой будет тесен. Сам Одиар говорит, что к «Пророку» близок фильм с Аль Пачино «Пугало» 1973 года. Жанр тюремного кино вовсе не однороден – да и на жанр он мало похож, скорее сегмент кино. Общее между «Пророком» и, скажем, «Зеленой милей» или даже тем же «Пугалом» – только место действия. По сути, тюремное кино всегда было мелодрамой с одним лишь смыслом: за решеткой тоже встречаются славные люди. Одиар же развернул в тюрьме действие, несущее хотя и очевидную, но в кино почти неразработанную мысль: тюрьма – не просто модель жизни, а пространство, в котором все ее драматические ситуации развиваются с особой остротой.
Именно по причине остроты этой мысли сюжет и такой конфликт Одиар разворачивает очень по-особому. Он не нуждается ни в каком акцентировании, не устраивает шекспировского «Макбета», не акцентирует внимания – снимает, кажется, вовсе от каких бы то ни было ярких образов отказавшись: разве что выйдя на «выходной», Малик в аэропорту послушно по тюремной привычке открывает рот, когда его обыскивает таможенник. Мальчики кровавые в глазах и олени в вещих снах тоже имеются в наличии, но лишь как часть обязательной программы.
Но в конце концов, как ни анализируй «Пророка» и как ни пытайся разобрать его по составным, постоянно упираешься лбом в одно: приходится признать, что Одиар снял тот редкий фильм, сила и обаяние которого никакому осмыслению не поддаются. Так же, как и откровенные перегибы, вроде тех же оленей или вовсе не ясной темы пророчества главного героя (срабатывает она только однажды, ближе к финалу, и вовсе не с той ударной силой, с какой могла бы). И за что это все Одиару можно легко простить – тоже неясно.
Иван Чувиляев

«Мурку» давай!
Русский Newsweek

Стэнли Кубрик полностью контролировал дубляж на иностранные языки своих фильмов, чуть ли не заставлял делать обратный перевод на английский, чтобы быть уверенным, что все переведено правильно. После смерти Кубрика лицензионным издателям его фильмов запрещено создавать новые голосовые переводы. А в странах, где дубляж, как в России, не авторизируется, переводить его фильмы разрешено лишь субтитрами. Автор «Заводного апельсина» понимал, что перевод может убить хороший фильм.
Бывают - и чем дальше, тем, кажется, чаще - плохие переводчики: существует легенда о том, как в перестроечные 80-е «Охотника на оленей» (Deer Hunter) кто-то перевел как «Дорогой Гюнтер». Бывают странные переводчики: в только что вышедшем пародийном хорроре «Тело Дженнифер» фраза «мы занимались любовью целых четыре минуты» переведена как «мы занимались любовью целых пять минут» - жалостливый переводчик решил продлить герою удовольствие. Бывают сложные диалоги: если дословно воспроизводить по-русски однообразные fuck и shit, получится либо слишком грубо, либо комично - что доказал Дмитрий «Гоблин» Пучков. А современный дубляж и вовсе просмотр любого фильма превращает в сплошную муку.
Но даже когда переводчики гениальны, как Алексей Михалев или Леонид Володарский, изощренные изобретения вроде «срань господня» выглядят всего лишь «переводом с человеческого». Нормальные люди так не говорят. Но публика привыкла к тому, что киногерои говорят полурусским, недочеловеческим языком: кальки с английского «ты в порядке?» и «мне очень жаль» так и кочуют из фильма в фильм.
С выходом фильма Жака Одияра «Пророк», который получил Гран-при Каннского фестиваля, история российского киноперевода пополнится не то курьезом, не то примером серьезного маркетингового хода. Кинокомпания «Вольга» доверила литобработку диалогов писателю, автору блестящих образцов брутального гангста-китча «Чужая» и «Огненное погребение» Владимиру Нестеренко, более известному как Адольфыч.
Благодаря Адольфычу герои «Пророка» заговорят так: «Ты как со мной базаришь, ты, мышь?» или «Не забудь мойло оставить у него в руке. Будешь валить - сотри пальцы... если вступишь в кровь, скинь лапти». Ну и мат, разумеется. Адольфыч прекрасно чувствует язык - не только феню, которую он называет муркой, а еще и литературный русский, могучий и свободный. На вопрос, откуда такое знакомство с «муркой», он отвечает: «Сам принимал участие в движении за полную социальную справедливость, сейчас на пенсии». В интернете предлагают разные версии биографии писателя, от «бывший киевский рэкетир, отсидел» до «виртуальный персонаж, созданный, чтобы эпатировать публику». Романы Адольфыча по духу напоминают киносценарии неснятых, но культовых фильмов, жестких и постмодернистских.
Идея пригласить Адольфыча на редактуру перевода «Пророка» принадлежала театральному режиссеру, драматургу и сценаристу Александру Вартанову. Над текстом работали несколько человек - был переведен сценарий, диалоговые листы, потом все это адаптировал Адольфыч, а окончательный вариант готовил Вартанов. По его словам, некоторые адольфычевы фразы видоизменились в процессе дубляжа, пару раз пришлось пожертвовать феней - смысл ключевых фраз ускользал из-за объема жаргона. Сергей Бондарев, экс-руководитель кинопрокатного отдела «Вольги», занимавшийся «Пророком», а ныне директор компании по супервайзингу дубляжа Slang Productions, оценивает соотношение адольфычевой адаптации и оригинального переводного текста примерно как восемь к десяти.
«Дубляж реплик арабов, французов и итальянцев в “Пророке” репликами на чистейшем русском языке был бы грубой глупостью с нашей стороны, - говорит Бондарев. - Особенно если учесть, что компания увидела в “ Пророке” не фестивальный хит французского артхаусника, а сильное, талантливое и абсолютно зрительское кино. Которое, правда, может дойти до российского зрителя только в правильной и соответствующей адаптации».
«Пророк» действительно один из самых мощных и важных фильмов 2009 года, сага о взрослении, исследование психологии загнанных в угол людей. Это история о пророчествах, галлюцинациях и, главное, о поведении замкнутых групп - именно поэтому 80% фильма происходит в тюрьме, а герой, Малик, существует как бы меж двух миров: он араб, но учит корсиканский, чтобы быть «своим» у корсиканской мафии. И режиссер, и зритель наблюдают за Маликом как за подопытной крысой. А та вдруг оказывается сытым тигром.
По признанию Адольфыча, сложность работы заключалась в том, чтобы «преодолеть неприязнь к главному герою, Малику Эль Джебена, - у нас на районе таких тонких политиков очень быстро переодевали в женские одежды». «Для меня важно, что в фильме больше грязи, чем крови, это очень редкое явление для криминальной драмы, - объясняет Адольфыч. - Одияр отказывается от того, что это социальная метафора, но его можно понять, вроде бы у них этого совсем нельзя делать - метафорировать безнаказанно на такую тему».
Тема, действительно, скользкая. Неграмотный арабский паренек Малик за несколько лет отсидки проходит путь от изгоя до пахана, подминая под себя старых авторитетов. Многие увидели в фильме жесткий социальный подтекст: вот так и арабы имеют Европу, которая все еще пытается жить по старым законам.
«Половина арабских реплик, все сицилийские смачные ругательства ни на французский, ни на английский не были переведены, - говорит Сергей Бондарев. - Сомневаюсь, что нам нужно было при адаптации поступить так же: фильм звучал бы по-русски тогда, как в анекдоте: “Товарищ рядовой, не капайте мне, пожалуйста, оловом на голову”».
Анекдотичности избежали, но есть опасность, что излишне яркий перевод затмит идею «Пророка». Российская версия даже чуть грубее французской. Адольфыч приводит такой пример: «В фильме арестанты желают друг другу приятного аппетита - “бон ап”. А в переводе я обошелся без этого: в нашей криминальной традиции ответом на “приятного аппетита” будет - “а какое тебе дело до моего аппетита?”. Что-то, видимо, нужно подправить не в кино».
Как эксперимент это очень интересно - попробовать сделать дубляж адекватным фильму. Пока только непонятно, удался ли этот эксперимент: даже сам Адольфыч не видел, что получилось в итоге. Понятно только, что с дублированием фильмов действительно надо что-то делать, потому что однообразные кривоватые тексты, начитанные одинаковыми самодеятельными голосами, уже давно портят зрителям все удовольствие. Вообще-то самый нейтральный и уважительный к зрителю вариант - субтитры. «Вольга», кстати, решив, что обычные актеры не справятся с текстом Адольфыча, специально пригласила озвучивать фильм не только звезд - Петра Федорова и Сергея Мазаева, но и драматургов «Новой драмы». Эти с феней справятся.
Как лучше переводить кино - специальным «киношным» языком, мертвеньким, но привычным, или бескомпромиссной «муркой»? «Перевод должен служить костылями для незнающих языка, слоем кальки, который накладывается на оригинал, - считает Виктор Сонькин, переводивший “Метастазы”, фильм о сербских гопниках, для ММКФ. - При этом потребитель не должен забывать, что он идет на костылях, что за калькой есть подлинник. А наша традиция требует, чтобы потребитель принял перевод за подлинник».
Большой одияровский загиб Адольфыча обещает переподлиннить подлинник. И выходящие с «Пророка» зрители будут смотреть друг на друга и говорить: «Да-а... срань господня!»
Ксения Рождественская