11 мая 2018 г.
Гора родила мышь
Открывший 71-й по счету Каннский фестиваль Мартин Скорсезе выглядел настоящим свадебным генералом. Он с удивлением осмотрел сидящих в углу сцены членов жюри и, слегка запнувшись, дважды повторил обращение «мадам», прежде чем заметил людей в смокингах. Еще бы, джентльменов в столь представительной компании оказалось меньше: трое скромных на вид режиссеров и один актер-китаец против пяти сиятельных актрис, среди которых такие звезды, как Леа Сейду и Кристен Стюарт. По залу прокатился легкий смешок, когда мадемуазель Кейт Бланшетт в роли председателя жюри в роскошном наряде, сверкая драгоценностями, подошла и расцеловалась с приглашенным по случаю открытия мэтром, голова которого оказалась в районе талии блистательной дивы. Очевидно, заокеанские секс-скандалы побудили каннских организаторов максимально дистанцироваться от нападок борцов за половое равноправие. Последний раз актриса возглавляла каннское жюри 50-го фестиваля в 1997 году — это была француженка Изабель Аджани.
Приятно отметить, что в нынешнем году россияне представлены в жюри главных конкурсов. Андрей Звягинцев окончательно вошел в число мировых знаменитостей, он судит главный смотр, однако и во втором по значимости — «Особом взгляде» — членом жюри под председательством Бенисио дель Торо стал прошлогодний российский дебютант, 26-летний режиссер Кантемир Балагов. И можно смело утверждать, что не только тема равноправия волнует устроителей, проглядывается особое внимание директора фестиваля Тьери Фремо и к российским кинематографистам. Желание морально поддержать русских инспирировано, вне всяких сомнений, информацией об ограничениях в сфере свободного творчества, которые мы наблюдаем в последние годы на родине. Неслучайно в основной программе участвует фильм арестованного Кирилла Серебренникова «Лето», о котором мы расскажем в наших репортажах в свое время.
А пока открывала 71-й фестиваль и его конкурсную программу (что бывает далеко не всегда) картина лауреата премий «Золотой медведь», «Золотой глобус» и «Оскар» иранца Асгара Фархади под названием «Все это знают».
Собственно говоря, Фархади — единственный из всех ныне живущих режиссеров, кто получил целых два «Оскара» за лучший фильм на иностранном языке: в 2012-м за «Развод Надера и Симин» и в 2017-м за «Коммивояжера», что позволяло до сих пор считать его если не гением, то по крайней мере глыбой в мире режиссуры. Да и тут, как говорится, ничто не предвещало. Снятый в Испании, на языке этой страны, с самой прославленной испано-голливудской семейной парой — Пенелопой Крус и Хавьером Бардемом, фильм был обязан стать открытием во всех смыслах.
И поначалу казалось, что придуманный самим Фархади сценарий о похищении подростка во время свадьбы в большой деревенской семье выведет зрителя на какие-то обобщения. Казалось, режиссер неспроста придал восточный колорит начальным сценам. Бардем играет брутального с виду, но чрезвычайно ответственного винодела, у которого всю молодость был роман с матерью похищенной девушки. Когда у Пенелопы на празднике таинственно исчезает 13-летняя дочь, именно экс-бойфренд начинает поиски. Он к тому же кровно заинтересованное лицо. Когда клубок событий начинает раскручиваться, среди прочего мы узнаем, что в свое время виноградарь выкупил землю у отца бывшей возлюбленной, разорившегося мота-помещика, ныне почти выжившего из ума. Казалось бы, тут есть где развернуться, и в этом переносе действия с привычной автору иранской почвы на европейскую кроется секрет, который нам придется разгадать.
Ан нет, все гораздо проще. Зачем нужны были восточные аллюзии, если внезапно сюжет начинает вихлять, барахтаться в нестыковках, метаться от мелодрамы к детективу, наполняться лишними подробностями, невесть откуда выплывшими персонажами вроде отца похищенной девочки, привнося в простую, как пареная репа, историю то элемент психодрамы, которая этому кино совершенно не идет, выглядит переспелой, то квазидетективную краску в духе латиноамериканских мыльных опер. Из обаятельного испанского колорита мгновенно выдыхается очарование, когда прекрасная Пенелопа начинает неестественно завывать и лить слезы, изображая материнское горе, а главный спаситель Бардем, столкнувшись с малейшим препятствием, так пучит глаза и «пересаливает лицом», что зрителя невольно разбирает смех. Я думаю, поиграть на чужом поле с приличным бюджетом и узнаваемыми звездами даже у прославленных и некогда независимых авторов не получается в силу несовпадения культурных кодов. То, что хорошо смотрелось бы на иранском материале, в европейском формате выглядит в лучшем случае анахронизмом. К тому же работать с избалованными славой иностранцами как со своими скромными соотечественниками у иранца совсем не получается — звезды играют у Фархади откровенно слабо.
В программе «Особый взгляд» в первый день было показано два фильма, каждый из которых по-своему примечателен. На родине режиссера Ванури Кахиу его картину «Рафики» — на кенийском диалекте суахили это слово значит «друг» или «подруга» — запретили к прокату. Примерно по тем же соображениям, что у нас отменяют показы некоторых выставок, спектаклей и фильмов: в них находят экстремизм или оскорбление чьих-нибудь слишком ранимых чувств. В данном случае речь идет скорей не о религии, а о нравственности. История в «Рафики» довольно банальная: две симпатичные девушки постпубертатного возраста, обе — дочки местных политиков муниципального уровня, впервые открывают для себя мир чувственной любви. Проблема в том, что в Кении (оказывается) гомофобия возведена в ранг религиозной доктрины.
Когда лесбийская связь вскрывается, пара подвергается сначала физическому воздействию со стороны соседей, а затем одна из участниц запретного тандема по имени Кена прямо-таки переживает акт экзорцизма — понятное дело, безуспешно. Вторую, более женственную и смелую подругу Зики родители отправляют учиться в Лондон (по недомыслию не подозревая, что в этом городе к подобным отношениям относятся, мягко говоря, терпимо). В общем и целом перед нами все та же обласканная Каннами «Жизнь Адель», только на африканском материале, что прибавляет фильму разве что некоторой экзотики, не более. Если из этого кино убрать интолерантное отношение к проблеме гомосексуальности или, скажем, заменить любого персонажа на лицо противоположного пола, смотреть такое кино будет невозможно. Так было и с «Аделью», хотя по смелости и откровенности «Рафики» на порядок уступает французскому аналогу, однако не лишена свежести и обаяния. Актрисы тут подобраны очень умело, играют профессионально, смотреть это кино не скучно, местами приятно. Смущает лишь то, что по-прежнему с экрана мир Черного континента воспринимается как духовная колония белых, которые смотрят свысока на ситуацию, подаваемую местным режиссером в предельно упрощенном, если не сказать лубочном виде.
Вторым фильмом «Особого взгляда» на старте фестиваля стал очередной опус хорошо нам знакомого украинца Сергея Лозницы «Донбасс», который с большим воодушевлением представил директор Фремо, от души поздравив съемочную группу во главе с режиссером, с каждой картиной попадающим в самые престижные конкурсы. И если у меня не вызывает сомнений талант Лозницы-документалиста, его игровые ленты последних лет заставляют усомниться в том, что их снимал один и тот же человек.
Конечно, никаких вопросов не вызывает отношение автора к войне в Донбассе. Имеет полное право. Но живописать конфликт в столь карикатурной манере — наподобие советских агиток про фашистов времен Великой Отечественной, ничем не лучше, чем заливать экраны украинофобской паранойей в ящике. Иначе то и дело получается: «что советские, что антисоветские, какие-то они одинаковые», по меткому замечанию Довлатова. Нет, дело даже не в том, что «у каждого своя правда» и надо становиться над схваткой, — никто не диктует художнику, как ему изображать своего врага. Но кино-то получается совсем уж архаичное, так примитивно снимать просто не совсем прилично. Если бы это был документальный фильм — возможно, да только вряд ли получилось бы столь однозначно. Реальные люди все-таки не просто персонажи, у них душа какая-никакая имеется. А в «Донбассе» сплошь полусатирические сцены в духе «Шести кадров», когда человека то дерьмом обольют, то погонят какую-то пургу про Новороссию, которой уж и нет давно в природе, то вывалят в одной сцене весь вычурно-нецензурный лексикон «сепаров», якобы приближенный к реальному, то вдруг возьмут да всех убьют ни за что. При этом Лозница напрочь лишен рефлексии, его цель — расчеловечивание врага — достигнута не более чем постоянными воплями про «укрофашистов» с другой стороны. Да, мы видим, что те, кто вопит, ох как нехороши. Но альтернатива не просматривается, ни на один из извечных русских вопросов ответа у автора нет. А как кино это вообще не работает: очень скучно, прямо-таки дремуче по картинке, да и как высказывание устарело. Ну, мы поняли, кто к кому и как относится, откройте интернет и наберите слово «холивар» — первым делом вывалится вся нехитрая аргументация сторон. И что, художник тратит столько усилий на то, чтобы развести очередной срач? Решительно не понимаю зачем. Разве что для того, чтобы понравиться каннским отборщикам, а если так — это печально. Впрочем, впереди еще много картин. Надеюсь, будут и шедевры.
Игорь Игрицкий, Канны
Лента Ру. Кадр: фильм «Донбасс»
