24 марта 2006 г.
Режиссер Егор Кончаловский
«Может , я до сих пор играю в солдатиков»
Он парирует обвинения, пряча глаза за матовыми стеклами очков, маскируясь под шапочкой, вроде той, что носит Джонни Депп. Если захочет, он зайдет в этой шапочке в метро и затеряется в толпе. Если захочет – снимет шапочку и поговорит о Караваджо, раннем Дюрере и позднем Рембрандте. Вернувшись из Парижа, утонет в балаклавской грязи, снимая «Консервы». Сняв «Консервы», примет душ и уедет в Париж. С легкой ироничной европейской улыбкой в скифских глубоких глазах. Без позы и понта. Беспечно шутя: «Керды-перды. Снято!»
Дитя звездной любви, старая московская фамилия и свежая азиатская кровь… Он получил роскошное образование Кембриджа и Оксфорда, и то, что у него взгляд и вкус художника, видно даже гопнику после пятиминутного просмотра «Антикиллера». Но он вдруг вернулся в постимперскую антихудожественную Россию и, как только это стало возможным, начал снимать кино. Кино заходящего дня, технологичное варево для больных лепрозория. Он снимает эти свои Цветы Зла в России последних времен, а зритель, ждущий от фамилии совсем другого, задается неразрешимым вопросом: с какой стати? Где серьезный сценарий при такой технической увертюре, при таких явно видимых с экрана деньгах? И вообще почему он здесь, а не там, в спокойном Лондоне? С этого вопроса «Новые Известия» и начали разговор с Егором КОНЧАЛОВСКИМ, которого удалось отловить в Ялте за работой над своим очередным фильмом.
– Мне скучно стало в Лондоне. В то время, в девяностые годы, в России было веселее. И потом у меня была здесь работа: я начал заниматься рекламой. Но я не сразу переехал. Четыре года жил между Москвой и Лондоном. Люблю оба эти города. Только Москву я знаю из окна автомобиля, а в Лондоне ездил на метро, когда учился в Кембридже.
– Вы учились на искусствоведа?
– Да. Я искусствовед по образованию. Специалист узкого профиля. Образование это достаточно абстрактное и по большому счету таких специалистов нужно не очень много – реально заниматься этой профессией достаточно сложно. Такое абстрактное образование, на мой личный взгляд, роскошь. Оно расширяет твои горизонты, но куска хлеба не дает. Я специалист по Рембрандту и его периоду, по Дюреру и его периоду и по английским романтикам.
– Вы действительно никогда не хотели работать по специальности?
– Посвятить этому свою жизнь я бы не хотел. Искусствоведение как образ жизни – а это именно образ жизни – меня не привлекает. За моим профессором могли прислать частный самолет, чтобы он полетел куда-то и установил подлинность полотна. А после, вернувшись в Кембридж на том же самолете, он мог пересесть на велосипед и в стоптанных ботинках приехать читать лекцию. Этот профессор вызывал во мне большое уважение, но жизнью с ним я бы не поменялся.
– А ностальгии по Лондону у вас нет? Вам не хотелось бы вернуться?
– Есть. Я часто бываю в Лондоне. Но долго там быть не могу, потому что я не турист. Мне необходимо работать, и мне нравится жить здесь. Я люблю Россию, это моя родина. Я снимал в Европе, в Америке. По полгода был в Париже, когда заканчивал «Антикиллера». Сейчас мы с вами разговариваем в Крыму, потому что здесь у меня съемки новой картины «Консервы». Когда работаешь, по большому счету не важно, где ты находишься. А жить мне хочется в России.
– Почему?
– Я не знаю! Я скучал по России, когда жил в Англии, в большей степени, чем скучаю по Англии, когда живу здесь. Мне здесь гораздо уютнее. И потом, мне кажется, что Россия сейчас на подъеме, в то время как Европа находится на этапе спада развития. В том числе спада политического. Мне кажется, демократия в том виде, в котором она есть в Европе, себя изжила. И со временем в России будет жить лучше, чем в Европе. И тем паче в Америке. Даже мой отец, который уезжал туда именно с намерением там жить, вернулся. А я в Америке жить никогда не хотел. Мне там не нравится. Лос-Анджелес я не люблю, Нью-Йорк слишком агрессивный. Но вы поймите меня – моя жизнь в основном проходит в съемках. Я почти всегда работаю. Соответственно, съемки становятся частью реальности.
– Вы этим не лишаете себя истинной жизни?
– Да нет. Я так не считаю. Съемочный период занимает 20–30 процентов времени, остальное – это все-таки нормальная жизнь. Когда делается постпродукция, ты уже живешь по-человечески – ходишь на работу, ночуешь дома. Это здесь – как на войне. Дочку не видел два месяца… Отсняв в Балаклаве три четверти фильма, я очень устал. График очень жесткий – по 12–14 рабочих часов в день на натуре, в горах. И в Москве предстоят еще очень сложные съемки.
– Вы в этом смысле не завидуете режиссерам советского периода, которым можно было долго и расслаблено снимать свои картины?
– Нет. У меня подход к этому юго-восточный. Китайские, корейские, гонконгские режиссеры снимают по фильму в год, бывает и по два. Я хочу снимать больше фильмов.
– Вы говорите как директор завода. А как же вдохновение художника? Искра божья?
– Искра божья или есть, или ее нет. Это вещь, которая от тебя не зависит. И рассуждать на тему, есть она у меня или нет, последнее, чем бы я хотел заниматься. Я совершенно не хватаю звезд с неба и делаю упор на профессионализм. Много работаю. Постоянно учусь и вкладываю в повышение профессионального уровня и время, и старание. И еще я думаю, что талант вообще очень трудно измерить. Потому что есть определенные
жанры, на которых он может раскрыться, и наоборот. Надо найти свою нишу. А кто знает, какая ниша – твоя? Я, например, хотел бы попробовать снять комедию. Более того, считаю, что «Антикиллер» и был моей первой комедией. Черной комедией. Правда, я, по-моему, единственный, кто так считает.
– Вы рисковали с «Антикиллером»: по результатам его проката должно было стать ясно, будут в вас вкладывать деньги продюсеры или нет.
– В какой-то степени да. Но только отчасти. Потому что «Антикиллер» вышел в тот год, когда началось возрождение кинематографа. Режиссеров не хватало. Денег было больше, чем режиссеров. Скорее я рисковал с «Антикиллером-2». Потому что «Антикиллер» был успешным, это был первый «миллионник», а второй не мог побить этот рекорд два года. Вообще существует мнение, что второй фильм всегда хуже, чем первый. И такое часто бывало.
– Судя по сценарию, «Консервы» – довольно затратный фильм.
– Бюджет картины в районе трех миллионов. Это политический детектив с Маратом Башаровым в главной роли. Он там играет вашего коллегу, журналиста, которого подставляют и сажают в тюрьму. Здесь, в горах, мы нашли штольню, в которой происходит основное действие картины. Здесь же снимаем и сцены побега из зоны.
– Если отвлечься от профессии, чисто по-человечески: вы нормально себя чувствуете в таких походных условиях – два месяца живете в гостинице, вдали от семьи и цивилизации, весь день проводите в горах?
– В этом есть своя прелесть, свой кайф. Очень много вещей уходит на задний план, и ты занимаешься исключительно своим делом. Когда ты в Москве, неизбежно возникают всякие бытовые вопросы, которые нужно решать. И это требует внимания. Я сейчас закончил строить дом, и приходится все время отвлекаться на то, чтобы, например, решить, какой кафель купить в ванную.
– А вы это решать не любите?
– Да нет, я люблю заниматься хозяйством. Но когда ты снимаешь, уже не до кафеля. Как видите, от профессии отвлечься не удалось.
– Критики обвиняют вас в том, что вы делаете кино «для толпы», не утруждаете себя поисками глубин, а снимаете красивые драки...
– Я люблю снимать батальные сцены. Может, я просто не вырос. Может, я маленький еще и до сих пор играю в солдатиков. Может, я просто другого и не могу снимать ничего, кроме экшена?..
Новые Известия. Ру
ВЕСТА БОРОВИКОВА, Ялта
