3 апреля 2006 г.
Это наша общая проблема — Михаил Олегович Ефремов
Интервью с актером
Михаил Ефремов, великий актер второго плана и символ московской разгульной жизни, впервые со времен «Супертещи для неудачника» снялся в главной роли. В дебютной кинокартине Дениса Нейманда «Жесть» он играет роль маньяка, который то ли убийца, то ли учитель истории, а в целом — как посмотреть.
— Михаил Олегович, я…
— Давайте только назовем статью знаете как? «Это наша общая проблема — Михаил Олегович Ефремов». Отличное название для статьи. Это Юрий Стоянов придумал, когда мы в «Зайце над бездной» снимались.
— Так и сделаем. Но вернемся к фильму «Жесть». Вы ведь, с одной стороны, играете там своего стандартного персонажа, незадачливого рохлю, с другой — наполняете его психопатологической чертовщинкой в духе Нормана Бейтса.
— Если посмотреть на мои последние фильмы, то я играю или плохих комических фашистов, или смешных советских офицеров. Незадачливые они или нет, я не знаю, но жизни они радуются. Тот человек, которого я играю в «Жести», жизни совсем не радуется. Кстати сказать, у нас разнятся отношения к этому человеку — у меня, у автора сценария, у режиссера-постановщи ка, наконец, у продюсера и исполнителя одной из ролей Юсупа Бахшиева. Они-то считают, что я маньяк. А я-то считаю, что я учитель истории! Сценарий, который изначально назывался «Шесть соток», написал Константин Мурзенко, а у него родители (как он мне говорил, я их ни разу не видел) психоневрологи, и вот эти темы по поводу душевного нездоровья — они Костей впитаны с детства. Естественно, он там как рыба в воде. И в конечном итоге всем, кто над фильмом работал, пришлось разбираться с тем, что он напридумывал. Как бы там ни было, я думаю, что Костя — он все же один из лидеров российской культуры нынешней, поэтому совсем медицински к творчеству нельзя подходить. Еще я думаю, что если человек даже и маньяк, то когда он совершает свои гнусные маньячные дела, он все равно потом в нормальном состоянии от себя это отсекает. Вообще, если зритель хочет до конца разобраться в этом фильме, то я советую купить книжку «Жесть». Там такое написано!
— Что это за книга?
— Целый роман на основе сценария, вон на улицах продается. Так что «Жесть» — это либо роман по фильму, либо фильм по роману.
— А как такое может быть, что актер играет одно, когда режиссер и все остальные подразумевают совсем другое?
— Да нет, режиссер не подразумевает другое. Наше отношение к маньяку — это и есть та зыбкость, на которой строится весь проект «Жесть». С одной стороны, все мы знаем группу «Кровосток», которая снималась в этом фильме, играла не очень хорошо, ну и ладно, бог с ними, уж как получилось. У них как раз песня «Жесть как она есть». Но вообще слово «жесть» — оно ведь обычно употребляется как слово «блин», то есть: «вот незадача».
— Фактически междометие.
— Ну да, оно так и употребляется в последнее время, даже молодежью. Во-вторых, слово «жесть» похоже на слово «жисть». А жизнь она тогда жисть, когда она не жизнь. Вообще, моя гражданская сверхзадача состояла в том, чтобы обратить внимание нашего бесчеловечного общества на такую проблему, как отношение к душевнобольным. Ну знаете, что общество проверяется по отношения к детям, инвалидам, старикам. Так ведь душевные инвалиды — это еще круче, это совсем уже жалко. Как Ленин говорил, нас отделяет от Европы пропасть полуазиатского бескультурья. И вот эта пропасть распространяется в первую очередь на места отсидки, которые чудовищные совершенно, это не отсидка — пятьдесят процентов людей, которые сейчас сидят в тюрьме, скажут вам: «Лучше расстреляйте». И, конечно, на психиатрические лечебницы, где работают уроды и уродов содержат. Но те, кто сидит, — это уроды больные, а те, кто их содержит, — это здоровые уроды. Вот у нас вся страна такая — здоровых и нездоровых уродов. Или маньяков — ну это как кому нравится. Кто-то называет это «терроризм». Но вообще главное в жизни — это безопасность.
— У режиссера Дениса Нейманда это первая картина. Не сложно было работать с дебютантом?
— Ой, очень хорошо. Я считаю, что это находка для российского кино. Он такой питерский умница. В хорошем смысле слова.
— Какое у вас любимое место в картине?
— У меня нет любимого места, у меня есть любимый человек — это Алена Бабенко, потому что нелюбимой она быть просто не может. То, что она там делала, — это настолько тяжело физически, я уж не говорю про психологию, я вообще не понимаю, как она там с ума не сошла.
— Где вы снимали?
— В Севастополе и в Петербурге, но дело не в том, где, а в том, что она делала, — она крайне редко пользовалась услугами каскадеров.
— Ваш герой в «Жести» обильно цитирует Гребенщикова. А вы сами на какой музыке росли?
— Ну и на Гребенщикове в том числе. Я помню, в армии у меня была кассета: на одной стороне Гребенщиков, а на другой — группа «Мухоморы». Вообще, я не могу назвать себя музыкальным человеком. Я мало понимаю в таких вопросах: что вы слушаете, что вы едите, что вы носите. Потому что какой день, какое настроение, то я и ем, то и слушаю, то и ношу.
— Простите, а сегодня что у вас за настроение? (На М.Е. мышиного цвета клетчатый пиджак, лиловая клетчатая рубашка и серые брюки в полоску. — Прим. ред.)
— Да это сценический костюм! Я у Михалкова в «Двенадцати разгневанных мужчинах» играю пятого. Я так по улицам не хожу. Ботинки, правда, мои.
— С одной стороны, вы знак нового кино. С другой стороны, вы производите впечатление абсолютно советского актера, вам бы Твардовского по телевизору читать или детские пластинки на «Мелодии» записывать. Вы не скучаете по тем временам и соответствующим возможностям?
— Так я и есть советский актер! Я бы и Твардовского почитал, и пластинки позаписывал — кстати, и читал, по-моему, по радио. Дело же не в этом. Ну работаю и работаю. Я вырос в то время, в той системе координат. Не могу сказать, что новая система гораздо лучше, но и та была не сахар. Ну плохо, что стали взрывать. Дай бог дожить до смерти без войны. Чтоб мои дети дожили и мои внуки дожили.
— Я сейчас не про жизнь, я про вашу актерскую судьбу. Что принципиально изменилось?
— Тогда я снимался в главных ролях и работал в театре. Сейчас снимаюсь в ролях поменьше, ну и работы, соответственно, поменьше.
— А главных ролей хочется?
— Смотря каких.
— Вот я и спрашиваю — каких хочется?
— Да если бы хотелось, я бы сыграл. Таких вил, что хочу, да не могу, ну нет их, честное слово. Уж хотел бы чего, так, наверное, бы сыграл. Я вообще очень много кого сыграл в театре. Я семь лет работал в Художественном театре. Снялся за все это время в одном фильме —«Королева Марго».
— Упомянутый вами Мурзенко несколько лет назад, превознося ваш театральный профессионализм, говорил мне, что вы, например, можете отличить плохую постановку Чехова от хорошей. Можете?
— Могу. Хорошая постановка — нескучная. Ну, естественно, интеллигентно и хорошо сыграна. Вообще говоря, эта чеховская манера, которая в советское время утвердилась, она не очень правильна. С другой стороны, переворачивать ее с ног на голову не очень хорошо. Чехов вообще — лакмусовая бумажка: пошлятина сразу видна.
— Соловьевский фильм по Чехову «О любви» вам нравится?
— Не видел.
— Вы ассоциируете себя с какими-нибудь западными актерами? Вы кто по тамошним меркам?
— Гэри Олдман, конечно.
— Вы много снимаетесь. Бывает такое, что отказываетесь от предложений?
— Я, конечно, отказываюсь, если не совпадают сроки и…
— Да нет, я не про организационную сторону, я про творческие расхождения.
— Ну я, конечно, отказываюсь, когда бедные инвесторы.
— Это тоже дело техники.
— Если не бедные инвесторы, то в принципе иногда даже интересно из говна конфетку сделать.
—«Жесть» — триллер, вам вообще близка эта культура?
— Нет, я далек. Мне неинтересно, но, думаю, в случае чего я достаточно быстро разберусь. Мне вот Иван Охлобыстин недавно книжку подарил, «Четырнадцатый принцип». Фэнтези, про эльфов, про водяных драконов. Интересная книжка. А насчет триллера, это надо Юсупа Бахшиева спрашивать, он увлекается всякими роботами, страшилками. Мы с ним недавно хотели сделать газету «Смерть» — ну как есть газета «Жизнь». А еще лучше —«Новая смерть». Я недавно ехал по Ленинградскому проспекту, там висит большой стерлиговский плакат —«Гробы на ваш вкус». Вот это как раз для нашей газеты «Новая смерть».
— А что вы любите, если не триллеры?
— Мой любимый жанр — комедия и все, что с ней связано: трагикомедия, фарс и так далее. Потому что во мне больше актерского не от мистерий средневековых, а от скоморошества, то есть я скорее Петрушка.
— Вам бывает стыдно за то, что вы изображаете на экране?
— Конечно. Я даже не хочу говорить про эти фильмы.
— Я помню, как вы мне однажды пообещали разбить голову бутылкой, если я еще раз произнесу название одной такой картины.
— Это что за фильм, скажите?
— Лучше воздержусь.
— Ну скажите! Это «Джокер», что ли?
—«Мужской зигзаг».
— А, ну это еще ничего, такое кооперативное кино с Женей Добровольской. Его, кстати, таксисты очень любят. Бывало, едешь, всегда узнают: «О, «Мужской зигзаг». Почему именно таксисты, непонятно.
— Может быть, потому что его в пять-шесть утра обычно показывают. Народ вас сильно любит, судя по всему?
— Трусят меня немного.
— Почему?
— Сам не знаю. Ну и слава богу, что трусят. Постойте, а что это у вас там в сумке? Там моя фотография!
— Это распечатка одного вашего интервью.
— Дайте сюда.
— Оно старое.
— Ну и что, я не видел. Я же не читаю газет и не смотрю телевизор.
— А чем же вы занимаетесь?
— Ага, так вам все и расскажи.
Интервью: Максим Семеляк
Фотография: Алексей Кузьмичев
«Жесть», Денис Нейманд, Россия, 2006
