"Сады осенью"
| Название фильма: | Сады осенью |
|
|
| Страна-производитель: | Россия | ||
| Английский: | Jardins en automne | ||
| Жанр: | комедия | ||
| Режиссер: | Отар Иоселиани | ||
| В ролях: | Северин Бланше, Жасинт Жаке, Отар Иоселиани, Лили Лавина, Дени Ламбер, Мишель Пикколи, Паскаль Венсан | ||
| Год выпуска: | 2006 | ||
| Наша оценка: | 
|
||
| Купить | |||
|
|
|
|||||||||||
Примечание:
Конкурсная программа Международного кинофестиваля в Риме
"Сады осенью" — фильм, обладающий невообразимой способностью лечить и снимать депрессию. - Les Inrockuptibles.
"Главному герою удается найти свой, новый путь, — это то, чего не было в моих предыдущих фильмах. Хотя, конечно, сложно представить, чтобы французский министр превратился в счастливого садовника... А жаль, — ведь это было бы чудесно", — Отар Иоселиани.
Кто бы мог подумать, что министр Венсан окажется на улице? Услуги, оказанные Венсаном нации, весьма значимы: в молодости он был биологом и изобрел незаметное, но эффективное оружие массового уничтожения: генетически модифицированных насекомых — вызывающих судороги блох и ос-убийц. В тридцать лет он уже был членом Академии наук. Чтобы нейтрализовать его талант изобретателя, его назначают министром сельского хозяйства. Он превращается в старого зануду, ему уже за шестьдесят, и он почиет на лаврах.
Естественно, у него есть враги, которые терпеливо роют ему могилу. Всё начинается с хорошо продуманных акций: выкриков, протестов, яростных выступлений, неприкаянных мычащих коров, овец и уток, навоза, разбросанного по бульварам, тракторов... Толпа всегда думает, что следующий руководитель будет лучше того, кого, по их мнению, они хорошо знают. Возможно, они правы, поскольку Теодорус, соперник Венсана, полон энтузиазма, энергии и идей. Вот этот прямолинейный человек сидит в саду под деревом, окруженный приспешниками: он невысок, с большим животом и короткими конечностями. Он читает, перечитывает, правит и подписывает воззвания, декларации, предложения, программы... За оградой сада слышны выкрики взбунтовавшейся и решительной толпы. Она хочет перемен, ее шум подобен музыке Вагнера, Девятой симфонии Бетховена! Венсан в своем кабинете. Окна закрыты, но он слышит шум толпы. Ее лозунги безжалостны и категоричны: это конец. Венсан подписывает свою отставку...
Из прессы:
Фильм можно назвать краткой энциклопедией всех мотивов Иоселиани. Его мир мизантропичен – и добродушен, а персонажи словно выхвачены из парижской толпы – и при этом сплошь поэты в своем роде. Только тепло человеческого дыхания, по-прежнему составляющее прелесть его кинематографической манеры, все больше отдает печалью – может быть, потому, что фильм начинается с напоминания о смерти. Но и оно тоже философски элегично. Как и должно звучать "memento mori" человека, всю жизнь любившего красоту осенних садов и земных виноградников.
От других творений мастера "Сады осенью" отличает теплая интонация тотального приятия жизни. Иоселиани никогда нельзя было заподозрить в неразрешимом конфликте с действительностью, хотя определенная обреченность и тоска в его меланхоличных мозаиках часто присутствовали. В "Садах осенью" царит пенсионный расслабон. В сущности, это картина о том, как прекрасен зрелый возраст и как великолепно себя в нем можно чувствовать — пить вино, рисовать на асфальте мелом, музицировать, менять подружек, заниматься садоводством, снимать кино, даже при желании переодеваться в женщин...
"Мы сняли картину про людей, которые занимаются серьезными делами лениво, безответственно и как-то между прочим. Именно поэтому они все-таки, наверное, достойные люди. Серьезно заниматься политикой — это просто смешно. Наших героев выгоняют с работы — и вдруг выясняется, что все их приятели совершенно не изменились: это спокойные выпивохи, труженики, иногда — слегка жулики, но все же весьма хорошие люди. Эти люди просто живут — потому что жизнь конечна и об этом надо помнить. Как могут люди жить на этом свете, не думая о смерти?". _ "Садовник – такой персонаж, который не участвует в содеянии зла". - Отар Иоселиани.
Дополнительная рецензия:
Прощальная краса
Текст: Валерий Кичин
"Российская газета"
Отар Иоселиани показал Москве, вслед за Римом, свои "Сады осенью" /Jardins en automne/ (2006) – печальный портрет его Певчего Дрозда в канун распада. Рим картину принял тепло, но не наградил. Как примет Москва – угадать невозможно. Все Иоселиани любят, но заранее знают, какое будет кино. Его фильмы – как разные этапы одной жизни. Сейчас – старость.
Про то, что этот новый Дрозд тоже когда-то был певчим, я узнал из аннотации к фильму. В самом же фильме мы видим министра предпенсионного возраста, который коротает служебное время в качестве "вручанта", "открыванта" сельскохозяйственных выставок и "встречанта" с афро-азиатскими коллегами. Иногда этот Венсан заседает в служебном кабинете, играя в карты, или отчитывает жену (или любовницу?) за склонность транжирить деньги. В аннотации пишут, что когда-то он принес много пользы в качестве ученого, но от его продуктивных занятий зоологией в фильме остались только следы в виде большого количества коров, овец, кабанов, одного тукана и одного вечно мурлычащего гепарда.
Когда-то такое существование должно было закончиться. Оно и закончится отставкой. Придет другой министр, не более деловой. А Венсан лишится любовниц, министерской квартиры и образа жизни, к которому привык. И начнется для него другая жизнь, явно более симпатичная автору фильма: надо сменить костюм на свитер, машину – на попутный мотороллер, спальню – на диван, а служебный кабинет – на застолье с приятными сердцу людьми с перерывами на необременительные садовничьи заботы. К финалу картины участь Венсана разделят все наследники его кабинета – все станут "бывшими" и потому, по логике фильма, более нормальными.
Все это происходит на фоне постоянно бушующего народа: улицы города, похожего на Париж, заполнены красными флагами, радикальными лозунгами и революционными песнями, исполняемыми по-русски: "Вставай, проклятьем заклейменный" и "Вихри враждебные веют над нами". Иногда во французскую речь вплетаются обрывки русских фраз и немецких песенок времен III рейха. Все овеяно легким привкусом абсурда – это фирменный ракурс, в котором Иоселиани рассматривает окружающий мир.
Режиссер, тем не менее, явно меняется. Если раньше я с полным основанием писал, что поселившийся в Париже Иоселиани всюду носит с собой свою Грузию, как черепаха панцирь, то "Сады осенью" – едва ли не первая его картина, где грузинский акцент почти неразличим. На смену ему пришла изящная игра с классическим франко-итальянским кино: в чуть меланхолическом, с прищуром, бытописании чувствуется иронически отстраненная манера франко-русского аристократа Жака Тати, в замечательно сыгранном прологе у гробовых дел мастера появляется прямо-таки вставший из гроба итальянский аристократ Тото. И впервые в кино Отара Иоселиани Франция окончательно одержала победу над Грузией. Хотя все общее, что есть в природе прославленного артистизма как грузин, так и французов, конечно, осталось.
Сам Иоселиани появляется в кадре даже чаще, чем обычно, воплощая свой постоянный образ эпикурейца, аристократа духа и художника, пренебрегающего суетой жизни и приверженного вину, в котором истина. И чем дальше, тем больше к его застолью приходит людей, еще недавно погрязших в пустой суете, а теперь сбросивших с себя этот морок, чтобы вернуться к человеческому естеству. К дружескому единению. К "поднимем бокалы, содвинем их разом".
В этом движение фильма и в этом проблема его буксовки. Он весь, от первого до последнего кадра, напоминает застолье, когда люди в кадре, словно прогреваясь и вместе с вином впуская в себя остатки человеческого, начинают ощутимо тормозиться. И если первая треть картины вызывает восторг парадоксальностью и смысловой наполненностью всех без исключения кадров, то в дальнейшем между экраном и залом случается подобие ритмического разлада. Так бывает, когда к застолью придет трезвый: очень скоро происходящее он начнет ощущать совершенно неадекватно росту числа пустых бутылок. И уж точно – в другом ритме. И вот уже буйное веселье ему кажется замедленной киносъемкой, и вот уже открывается взгляду масса необязательного и многажды повторенного. Так и в фильме хаотическое движение человеческой взвеси с какого-то момента лишается многослойного смысла, становится убаюкивающе монотонным. Наверное, для нормального восприятия такого кино надо по ходу сеанса обносить зрительный зал чарками, как это делают в оперетте "Летучая мышь", – чтобы публика синхронно набирала градус, на который рассчитана или под которым сделана та или иная часть фильма.
Как всегда, Иоселиани понимает кинотворчество как создание атмосферы, дружественной аристократу духа, интеллектуалу, эрудиту и ценителю искусств – род эскейпизма. Это атмосфера, богатая контекстами: она соткана из классического музицирования, живописных и кинематографических ассоциаций, и в ней неизбежно присутствуют отзвуки социальных и политических реалий. К демонстрациям народа, вечно грозящего скинуть дармоедов, добавим весьма внятную мелодию этнических катастроф, уже разразившихся на новой родине режиссера и угрожающих всей европейской цивилизации. Иоселиани явно еще не определился, как быть с этой проблемой. С одной стороны, в эфире "Эха Москвы" он только что клеймил французское правительство за насильственную депортацию незаконных иммигрантов из стран Африки, утверждал, что это позор Франции. С другой же стороны, в своем новом фильме он дает выразительные картины нашествия этих иммигрантов, быстро превращающих Париж в перенаселенную коммуналку с плебейскими нравами, пролетарской демагогией и привычкой лить помои на головы прохожих. Сцена эта – одна из самых колоритных, в ней добродушный юмор впервые вытесняется раздраженным сарказмом. После нее действия французского правительства по сохранению этнического облика и культурных традиций своей страны кажутся закономерными и необходимыми. Так практика фильма вносит существенные поправки в теории его автора. И точно так же жизнь, возможно, однажды внесет поправки в традиционный либеральный кодекс гуманизма.
А самое большое озорство, которое позволил себе Иоселиани на этот раз, заключено в Мишеле Пикколи, обряженном в седой парик и старушечью юбку и изобразившем в фильме маму героя, при этом, не сменив ни фирменного тембра голоса, ни походки. Это – уже чистый образец искусства для искусства, потому что на этом месте могла бы оказаться любая актриса Франции или Грузии, и фильм от этого ничего бы не потерял, как ничего бы и не приобрел. Просто еще одна застольная шутка, ближе к финалу, после которого все падают под стол спать.
Слушайте музыку революции
Текст: К.Тарханова
Интересно, кто-нибудь будет раздражаться на Баха за то, что он сочинил тома прелюдий и фуг, на Гейнсборо – что всю жизнь писал парадные портреты, на Бальзака – куча мала романов сошлась в "Человеческую комедию"? Просто действительно интересно, с каких пор режиссера можно считать "исснимавшимся", "постаревшим" и "поскучневшим" потому лишь, что у него свой стиль? Тогда, получается, Миклош Янчо или Робер Брессон исснимались в далекой молодости, прямо со вторых работ – они пришли в кино вполне взрослыми людьми, пришли со своим неповторимым стилем и как бы не учились "в процессе". Они учились "до", так же как Иоселиани. Но кого же тогда остается считать "нестареющим", кроме какого-нибудь Петерсена? Уж как "Посейдон" /Poseidon/ (2006) с "Троей" /Troy/ (2004) не похожи на когдатошнюю "Лодку" /Boot, Das/ (1981) – ну, просто другой человек...
А вот "Сады осенью" /Jardins en automne/ (2006) многим похожи на "Утро понедельника" (2002), "In vino veritas" (1999) и даже "Разбойников. Главу VII" (1996) вместе с "Охотой на бабочек" (1992), даже на "Фаворитов луны" (1984). Представьте, там тоже Париж, и в нем тоже, помимо французов, если не грузины, то русские, негры и греческие священники. И снова есть какие-то сословно-политически-имущественные схемы, навязанные жизни, превращая ее в полный хаос. Одна из начальных сцен в приемной министра с секретаршей, просителем, уборщицей, секретарем и любовницей – чистый Кафка. Еще и на улице демонстрация под "Варшавянку". Это уже Платонов. И снова строит сюжет вмешательство в этот хаос живого человека, который дышит воздухом, любит музыку, любопытствует, "а что там за углом", и не отказывает себе в удовольствиях пития, секса и занятий по способностям. Все, как было. Но разве сходство – не повод для более тонких различий? Что, кроме того же хаоса схем, не позволит заметить сюжетные тонкости, коль уже все на свете существует ради сюжета? Кому "Сады осенью" не понравятся, кроме тех, кто несчастен, поскольку боится счастья? Тех, кто считает, что "все несчастны по-своему", потому что "у каждого своя правда"? Будто до сих пор неизвестно, что так считают лишь те, для кого жизнь – борьба за власть?
Но и проблему "нравится-не нравится" Иоселиани на сей раз по-своему решил. Он просто изъял из картины всю неразрешимость (смерть, в том числе духовную). С гробов можно начать, как с анекдота, а вот живые трупы, борющиеся за власть, по кадру ходить не будут. И смотреть фильм им тоже просто не надо. Ведь вся история с министерскими постами – чистая фабульная видимость. Чем легче все эти министры пересаживаются с лимузинов в троллейбусы, где встречаются и здороваются, тем ничтожней "посты". Сюжет совершенно в другом – в идеальном порядке анархии. На сей раз Иоселиани снял абсолютно счастливый фильм, пусть даже несколько иллюзорный. Еще в "Утре понедельника" социальное неравенство вызывало у него бесконечное раздражение. Нет, там тоже было счастье, было много чего-то правильного, но вопреки господствующей власти. Главное, может быть, новшество "Садов осенью" – господство "правильности" жизни, вообще не взирая на власть, в упор ее не видя. Тогда даже вечная Баба Яга иоселианиевских фильмов – ухоженная буржуйка, идиотка в шелках, копящая картины (статуи), деньги (тряпки) и княжеские титулы (министерские посты) – под конец прощена и может быть допущена на посиделки с выпивкой.
Под фабульный шумок отставки болвана (Северин Бланше) в улично-революционной ситуации фильм на самом деле разобрался с такими смертельными номерами, как "имущественный ценз", "квартирный вопрос", "брак и семья", "отцы и дети", не говоря уж об "этнических конфликтах" и "политических интересах". Негру повесили медаль, а ему лишь бы пострелять, как белому человеку, пусть даже никуда не попадет. Японцев поили французским вином, а им лишь бы в кусты с проститутками. Разноцветных бомжей из чужой квартиры не выселить лишь потому, что бандерша у них под двести килограммов. Такую во сне увидишь... Сын с нижнего этажа – полезный член общества, но вообще-то – законченная сволочь в сравнении с отцом-гулякой. Все носят чужие платья, включая Мишеля Пикколи, если не повернуты на магазинах. А Мишель Пикколи как мать значительно лучше смотрится, чем эта кошмарная сиреневая шляпка. В жизни на самом деле все совершенно не так, как принято. И женщинам надо только бросать в окна цветы, а из окон – подаренные прежде кольца, и все будет хорошо, особенно если оставить на память узнаваемый кусок себя (в данном случае – картины маслом с коровами).
Наглядно отрицая социальные стандарты примерами того, "как в жизни", фильм дает массу ценнейших советов по времяпровождению. И только когда с министром произойдет не уличная, а домашняя, "времяпровожденческая" революция, он сможет обнаружить наконец, что уборщицей в министерстве работала хорошая пианистка. Тогда и сам, будучи гитаристом, живописцем и самогонщиком, он сможет, подыгрывая ей, зарабатывать еще как газонокосильщик. Сможет. Не зря сразу отличался тем, что в шестьдесят с гаком стоит на голове и у него все стреляют сигареты. Примерно так же не зря самому Иоселиани в роли всеобщего приятеля прохожие кидают деньги за рисунки мелом на мостовой. Французы известны жлобством, черта б с два они кинули, если бы за мелками ничего не стояло. Значит, чуют правду, чуют, что в забегаловке он нарисовал все кино, всю его план-карту: и тебя нарисовал, и меня нарисовал. Фантастическая сложность работы камеры в "Садах осенью" полностью адекватна и очень здорово поддерживает сюжет личного жизненного опыта. Не безличного, не смертельного, а того, которого хватает на жизнь.
Если "Фавориты луны", допустим, знали сюжет вещи, материальной культуры, "Охота на бабочек" – сюжет конца духовной культуры, "Разбойники. Глава VII" – историко-культурного хаоса, "In vino veritas" – бегства от хаоса, эскапизма, "Утро понедельника" – усталости от этого всего, то теперь накоплен такой опыт, который позволяет строить жизнь без посредников. Только с людьми. Кстати, сравните роли, самим автором сыгранные в последних трех картинах. Обратите внимание на спорящий с вечностью финальный план-эпизод. На то, что на сей раз грузин не читает за кадром русский перевод с французского. Дал тексту свободу титров.
