Описание фильма

Бенджамин Баркер возвращается в Лондон после многих лет пребывания в бегах и тюрьмы, куда по сфабрикованному обвинению его упрятал судья Терпин. Он берет себе имя Суини Тодд, и открывает парикмахерскую над магазинчиком мясных пирожков миссис Лаветт. С ее помощью Тодд начинает мстить тем, кто когда-то превратил его жизнь в ад, пуская их на начинку для пирогов. Со временем слух об удивительно вкусных мясных пирожках миссис Лаветт разлетается по всему городу...

С бритвою в руке
Газета

От голливудского выдумщика Тима Бертона можно ждать чего угодно - и почему бы не мюзикла про безжалостного убийцу с бликующей бритвой в руке? У «Суини Тодда, демона-парикмахера с Флит-стрит» игрушечный сюжет, леденящий кровь. А Бертон знает толк в страшных сказках и мрачных красках. За плечами Суини Тодда богатое прошлое легендарного британского антигероя: про него и бульварные книжки писали, и кино снимали, и мультфильмы. А Бертон умеет обращаться с выходцами из масcкульта. Наконец, козырная главная роль изысканно-зловещего демона, которую продюсеры поначалу думали предложить то ли Расселу Кроу, то ли Джиму Керри, просто просилась в руки Джонни Деппу. А с этим актером у Бертона давний производственный роман, пять общих фильмов позади.
Большинство из них у Бертона с Деппом получились. Шестой не получился совсем. Ни как штучное изделие именитых производителей, ни как ходовой товар.
Экранизация мюзикла Стивена Сондхейма, одного из сочинителей «Вестсайдской истории», - довольно скучное зрелище с ариями и иссине-черными красотами: косматыми облаками на низком небе, мрачными трущобными закоулками, мощенной булыжником мостовой и зловещими дубовыми интерьерами. Все это викторианское общее место американские киноакадемики оценили «Оскаром» за декоративные достижения, но едва ли второстепенная статуэтка стала достаточным утешением авторам фильма и лично Бертону за общий неуспех проекта.
Если в США с их генетической привязанностью к мюзиклам «Суини" собрал чуть больше, чем стоил в производстве, то дела его невеселы. Как и у самого Суини Тодда, точнее, у назвавшегося этим именем Бенджамина Баркера, которого сластолюбивый судья Терпин лишил семейного счастья, отправил на каторгу и превратил в жестокого мстителя. Спустя 15 лет Тодд-Баркер, вернувшись в Лондон на Флит-стрит и узнав о гибели любимой жены и несчастной судьбе единственной дочери, загорается страстным желанием наказать виновника всех его бед. При этом герой не сидит сложа руки в ожидании подходящего момента: чтобы не потерять форму, он с подведенными глазами упражняется на разных мужчинах, вспарывая каждому из них горло уверенным круговым движением. Ну и поет по ходу дела. Прикончив очередную жертву, убийца отправляет тело в подвал, где оно поступает в распоряжение сообщницы Тодда миссис Лаветт - хозяйки пекарни в том же доме. Предприимчивая дама крутит из убитых фарш для пирожков, которые идут у лондонцев на ура. Таким образом, Бертон развивает прозвучавшую в фильме Квентина Тарантино «Убить Билла» мысль о том, что месть - блюдо, которое надо подавать холодным. Отходы мести в виде человеческих туш, учит нас автор «Суини Тодда», вполне можно подавать горячими и в тесте.
В остальном ничего оригинального. Западной публике легче: она знакома с Тоддом по его прежней жизни в книжках, фильмах и на Бродвее. Суини ей - близкий родственник, с которым приятно встретиться и в его не лучшие времена. Зрителям в России сложнее: здесь он здесь никто и звать его никак. Российскую публику и к мюзиклу как жанру стали приучать сравнительно недавно. В общем, нужно слишком сильно любить режиссера Бертона, чтобы радоваться даже такому его продукту, и слишком высоко ставить актера Деппа, чтобы приходить в экстаз от одного факта, что он запел - вот ведь, не зря в свое время грезил музыкальной карьерой. Российcким зрителям должен действительно нравиться отвязный американский шутник Саша Барон Коэн, чтобы его камео итальянского брадобрея вызывало какие-то специальные чувства. К слову сказать, демон с Флит-стрит тоже никакой не парикмахер, а всего лишь брадобрей, цирюльник.
Дмитрий Савельев

Адские мелодии
Текст: Максим Эйдис

"Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит" — это сам Тим Бертон, разбрызгивающий фонтаны крови и распевающий песни о себе — так и не повзрослевшем мальчике, который очень любит старые фильмы ужасов и очень не любит людей.
Хочешь, дружок, я расскажу тебе сказку? Очень давно, почти двести лет назад, жил в городе Лондоне цирюльник по имени Бенджамин Баркер. И была у него жена-красавица Люси, и маленькая дочь, которую звали Джоанна. Но злобный городской судья Терпин положил глаз на миссис Баркер — и вот уже Бенджамина тащат в кутузку, предъявляют ему ложное обвинение и сажают в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Через 15 лет брадобрею удается бежать и он снова появляется в Лондоне, но что его здесь ждет? Люси отравилась, не выдержав издевательств Терпина и его приспешников. Джоанна — живет под замком в доме судьи, заделавшегося ее опекуном и твердо намеренного на ней жениться. В отчаянии Баркер хочет только одного — мстить. Хозяйка пекарни, миссис Лаветт, подсказывает ему решение: Бенджамин снова берется за свое ремесло, но лишь для того, чтобы рано или поздно заманить к себе судью и перерезать ему глотку. Это не так-то просто — и Баркер, сменивший имя на "Суини Тодд", тренируется пока что на глотках других граждан — тем более, что его компаньонка постоянно испытывает острую потребность в мясной начинке для пирожков.
На самом деле, конечно, история Суини Тодда — вовсе не сказка. Городская легенда о маньяке с опаской в руке, появившаяся в начале XIX века, вполне реалистична — некоторые исследователи фольклора даже уверяют (кажется, бездоказательно), что в ее основу легли подлинные события. Если вдуматься, во всей этой пляске смерти и правда нет ничего невозможного: мир вообще жесток и несправедлив, и вряд ли он был лучше двести лет назад. Фильм Тима Бертона тоже получился реалистичным — хотя, конечно, не в плане воссоздания старинных лондонских ландшафтов, психологической достоверности или сюжетной логики. Все это вообще не интересует Бертона, как не интересует его и замусоленная еще со времен античных трагедий назидательная история о мести и насилии, которое порождает насилие.
Мне всегда нравились монстры
Тим Бертон, автор "Эдварда Руки-Ножницы" и "Кошмара перед Рождеством" — самый последовательный безумец современного кино. Накануне выхода его фильма "Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит" мы публикуем отрывок из книги "Тим Бертон. Интервью. Беседы с Марком Солсбери", вышедшей недавно в издательстве "Азбука-классика".

Чуть ли не единственный, кто исхитряется делать в Голливуде по-настоящему авторское кино, Бертон начал когда-то с автобиографического мультика "Винсент" и каждый фильм снимал исключительно о себе — так и не повзрослевшем мальчике, который очень любит старые фильмы ужасов и очень не любит людей. Очевидно, на этот раз, в ожидании рождения второго ребенка (кстати, девочки), мизантроп и пессимист Бертон не мог не задуматься: а что бы он стал делать, если бы у него отняли жену и детей? Судя по фильму, здесь ироничный поэт замогильного мира мало чем отличается от любого другого мужчины — он бы возненавидел весь мир и начал мстить, причем не кому-либо конкретно, а всем без разбора. Ну а что вы думали он будет делать — кино снимать?! Если жизнь так жестока — все заслуживают смерти, невиновных нет. И черт бы с ней, с той слезинкой, если с мировой гармонией все равно не ладится.
Здесь все его, все узнаваемо: клетка с птичкой из "Сонной лощины", черные тоннели канализации из "Бэтмэн возвращается", сияющая сталь и огромная мясорубка из "Эдварда", полосатые носочки из "Кошмара перед Рождеством". Кровь брызжет неправдоподобным фонтаном, Джонни Депп с белым лицом, напевая песенки в манере Дэвида Боуи, расправляется с очередным клиентом, а Хелена Бонэм Картер нежно поет ему о любви, выпекая пирожки с человечиной. В финале, невероятно кровавом и мрачном даже для Бертона, сомнений не остается: романтическая легенда о маньяке-брадобрее, девять ее экранизаций и мюзикл, сочиненный когда-то Стивеном Зондхаймом — всего лишь черновики, наброски, появившиеся на свет в ожидании подлинного автора жизнеописания Бенджамина Баркера. И это действительно он — Битлджус, Рукиножницы, Бэтман, Эд Вуд, Вилли Вонка. Это — Тим Бертон, и что бы он не вытворял, мы все равно будем смотреть и любить его фильмы — до тех пор, пока окончательно не посинеем.
С сайта Филм Ру

Горло бредит бритвою
Итоги

Из воришки-потрошителя герой превратился в мстителя за попранную свободу и поруганную честь жены и дочери. В истории появился богатый судья, который, позарившись на жену брадобрея, отправил того за океан, в Австралию, на каторгу. Отбыв 15-летнее наказание ни за что, Суини Тодд возвратился в Лондон и узнал, что жена отравилась, не выдержав позора, а дочку взял к себе в дом судья, чтобы вырастить из нее себе наложницу. В общем, жестокий романс и страсть в клочья. Неудивительно, что о безумце с бритвой в руке писались пьесы и стихи, снимались фильмы, ставились мюзиклы на Бродвее и даже балеты в "Ковент-Гардене". Но все-таки мир узнал об этом персонаже, только когда на него обратили внимание Тим Бертон и Джонни Депп.
Эта пара, сделавшая вместе уже шесть картин, будто решила подвести черту под совместным творчеством. Их первый фильм "Эдвард руки-ножницы" тоже рассказывал о существе, виртуозно владеющем острыми предметами и обиженном на человеческую несправедливость. Потом были "Эд Вуд", "Сонная лощина", "Чарли и шоколадная фабрика". В анимационном фильме "Труп невесты" вдохновляющее присутствие актера тоже чувствовалось - герой не только говорил голосом Деппа, но и был похож на него. В сущности, дуэт актера и режиссера исчерпал возможности сотрудничества, способные удивить. Оставалось одно - Депп должен был запеть. И он запел. Ведь "Суини Тодд" поставлен по бродвейскому мюзиклу.
Надо быть слишком преданным фанатом Бертона и Деппа, чтобы насладиться результатом. Хотя все актеры (Хелена Бонем Картер, играющая напарницу Тодда, и Алан Рикман в роли негодяя судьи) очень старались найти в себе певческий талант, их опыты убивают сюжет быстрее, чем демон-парикмахер добирается до своего главного обидчика. У Джонни Деппа оказался жиденький тенорок, который по воле композитора Стивена Сондхейма вдобавок приходится часто форсировать, чтобы подбавить драматизма немелодичным речетативам. Голос супруги режиссера Хелены Бонем Картер куда музыкальнее и богаче, да и сам образ отчаянной хозяйки фастфуда, которая кормит жителей Лондона пирожками с человечиной, дает ей возможность использовать не одну актерскую краску. Но все-таки музыка, построенная на скребущих слух диссонансах, заставляет подумать, что стоило бы перерезать глотку не клиентам Суини Тодда и его подружке, а исполнителям главных ролей.
Неудача, постигшая Тима Бертона при работе с тем материалом, который будто для него создан, показательна для нашего времени, задыхающегося в отсутствии живых, а не сконструированных из готовых наборов "Лего" идей. Вроде бы как просто: берешь отголоски романов Диккенса, соединяешь с эстетикой Брехта - Вайля, добавляешь сгенерированный на компьютере грязный и опасный Лондон, очень похожий на тот, где тот же Депп искал Джека Потрошителя в фильме "Из ада", - и шедевр готов. А выходит чудовище Франкенштейна, сшитое из чужих кусков. И "Оскар" достается художникам и декораторам, которые эти швы отполировали до блеска.
Ирина Любарская

Мне всегда нравились монстры
Фото: рисунки Тима Бертона
Издательство "Азбука-Классика"
Тим Бертон, автор "Суини Тодда", "Эдварда Руки-Ножницы" и "Кошмара перед Рождеством" — самый последовательный безумец современного кино. Готическая сказка в его фильмах мутирует в детскую страшилку, он — Бука, который прячется в шкафу, и он — ребенок, который ждет Буку и боится его до полусмерти. В серии "Арт-хаус" издательства "Азбука-классика" недавно вышла книга "Тим Бертон. Интервью. Беседы с Марком Солсбери", два предисловия к которой написал Джонни Депп. Издательство любезно предоставило Film.ru отрывок из этой книги. В сборнике Бертон рассказывает о своей жизни, о фильмах и о Годзилле. Потому что на самом деле вся его жизнь — это история о мальчике и Годзилле.
<...> Ребенком я был чрезвычайно сосредоточен на себе самом. Мне нравилось думать, что я все воспринимаю не так, как другие. Я делал все то, что любят делать другие дети: ходил в кино, играл, рисовал. Ничего необычного. Гораздо необычнее сохранять желание делать все это, и когда становишься старше. Наверно, в школе я был тихим ребенком. Толком я себя не осознавал: я не очень хорошо все помню, словно меня несло по реке событий. В общем, не лучшие годы моей жизни. Я не плакал во время прогулок и не рассчитывал на то, что дорога будет все время идти под гору. И у меня были друзья. Я никогда по-настоящему не ссорился с людьми, но и не слишком старался удержать друзей. Такое чувство, будто людям хотелось не нарушать моего одиночества, уж не знаю почему. Словно я распространял вокруг себя некую ауру: "Оставьте меня в покое, черт вас возьми!" Какое-то время я выглядел так, будто меня вызвали на пробы для "Семейки Брейди": на мне были брюки клеш и коричневый домашний костюм. Но панк-музыку я любил: она помогала мне, давала хороший эмоциональный заряд.
Друзей у меня было немного, но в кинотеатрах шло достаточно всяких причудливых фильмов, так что можно было подолгу обходиться без приятелей и смотреть каждый день что-нибудь новенькое — эти фильмы словно вели с тобой диалог.
<...>Мне всегда нравились монстры и фильмы про этих чудовищ. Меня они никогда не пугали: я всегда их любил, сколько себя помню. Родители рассказывали, что я ничего не боялся, смотрел все подряд. И я до сих пор сохранил пристрастие к кино такого рода. "Кинг конг", "Франкенштейн", "Годзилла", "Существо из Черной лагуны" — все они очень похожи друг на друга, только резиновые костюмы и грим разные. Однако каждый ребенок отождествляет себя с тем или иным образом из сказки. Мне кажется, большинство монстров воспринимаются, по сути, неправильно: обычно они гораздо чистосердечнее, чем люди, которые их окружают. Наверно, из-за того, что я никогда не читал, эти фильмы про чудовищ были моими сказками. Для меня это примерно одно и то же. Я хочу сказать, что сказки переполнены насилием, символикой и нарушают душевное спокойствие, пожалуй, даже в большей степени, чем "Франкенштейн" и тому подобное, чья мифическая, сказочная природа более очевидна. Однако такие волшебные истории, как сказки братьев Гримм, пожалуй, ближе к фильмам типа "Мозга, который не хотел умирать": они отличаются грубостью, жестокостью, причудливым символизмом. Повзрослев, я догадался, что подобные пристрастия были протестом против пуританской, бюрократической семейной атмосферы пятидесятых. Я не желал видеть все вокруг себя раз и навсегда распланированным, воспринимать вещи именно такими, какими они были. Наверно, именно поэтому мне нравились сказки и народные предания: в них всегда скрыта какая-то тайная символика. Они содержат некое ядро, но при этом открыты для интерпретаций. Мне всегда доставляло удовольствие видеть какие-то вещи, но иметь о них свое собственное представление. Вот почему я думаю, что мне нравились сказки не сами по себе, меня больше привлекала скрытая в них идея.
Какое-то время мне хотелось быть актером, играющим Годзиллу. Мне нравились эти фильмы и сама мысль, что можно излить свой гнев в таком грандиозном масштабе. Сам я был тихим и уж никак не отличался экспансивностью, так что эти фильмы служили для меня своего рода разрядкой. По-видимому, я изначально был сильно настроен против общества.<...>
Бертон не обнаружил каких-то особых способностей, обучаясь в школе, но его потенциал как художника вскоре проявился. В девятом классе он выиграл десять долларов и первый приз в городском конкурсе на лучший "антимусорный" плакат, который в течение двух месяцев украшал мусоровозы Бербанка. На Рождество и Хеллоуин он нередко зарабатывал деньги, украшая и разрисовывая окна жителей города снежными пейзажами, фонарями из тыквы, пауками и скелетами — в зависимости от времени года. (Марк Солсбери)
<...>В некотором смысле я очень разбрасываюсь. Могу буквально бурлить от переизбытка энергии, не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном. Могу, правда, сконцентрировать внимание, когда рисую: как это ни смешно, но рисование меня даже успокаивает. И я никогда не забываю об этом. Очень люблю рисовать: ребенком в школе только и делаешь, что рисуешь целыми днями напролет. Просто здорово. В детском саду все рисуют одинаково, никто не выделяется, но когда становишься старше, что-то меняется — общество ломает тебя. Когда я посещал художественную школу и надо было рисовать с живой натуры, начиналась настоящая борьба. Вместо того чтобы поддержать ребенка — дать ему выразить себя и рисовать по своему усмотрению, ему начинают навязывать некие стандарты, принятые в обществе. "Нет! — говорят ему. — Так рисовать нельзя. Рисовать надо вот так". Помню, какое страшное разочарование я испытал однажды: так любил рисовать, а оказалось, что недостаточно хорошо это умею. Но потом словно что-то щелкнуло у меня в голове, и я подумал: "Да пошли вы все куда подальше. Меня не волнует, умею я рисовать или нет. Я люблю это делать". И клянусь Всевышним, с этого мгновения я обрел свободу, которую никогда не имел раньше: меня уже не беспокоило, имеют ли нарисованные мною люди человеческие формы, нравится это кому-то или нет.<...>
На первый взгляд "Эдвард — руки-ножницы" кажется еще одной разработкой Бертоном темы Франкенштейна. Эдвард — незаконченное творение его создателя (отца), который умирает, прежде чем ему удается завершить свой труд. Пег Боггз (Дайэнн Уист), дама, продающая косметику фирмы "Эйвон", забирает Эдварда из замка на вершине холма, где он живет в одиночестве, в свою семью, обитающую в выписанном в пастельных тонах пригороде. Здесь он становится для соседей источником фантазий, сплетен, негодования, обожания, похоти. Их расположение он пытается завоевать фигурной стрижкой кустов, выполненной в необузданно китчевой манере, диковинными прическами и замысловатыми скульптурами изо льда. (Марк Солсбери)
Вначале был зрительный образ, связанный с ощущением непризнания, потом возникли образы льда и живой изгороди как естественные продолжения Эдварда, стремящегося быть полезным в домашнем хозяйстве. И, наконец, мир, в который он попадает, — хорошо запомнившийся мне с детских лет мир пригорода — и чувства, им порожденные. Память обладает свойством сгущать краски, все преувеличивать. Каждый раз, когда что-то вспоминаешь, чем отдаленнее событие, тем более важным, более ярким оно становится. Интересно, что людей, живущих по соседству, ты вроде бы прекрасно знаешь, но у них есть нечто, тебе неизвестное, — все, что связано с их сексуальной жизнью. Пригороду свойствен некий привкус извращенности. Я хорошо помню это чувство с детских лет. Оно явно ощущалось, но сам я не видел ничего конкретного.
Хотя я и вырос в пригороде, до сих пор не могу понять некоторых его особенностей. Например, какая-то неопределенность, пустота, — и в моей семье это присутствовало в значительной мере. На стенах в нашем доме висели картины, но я не помню, нравились ли они моим родителям, купили они их или кто-то им их подарил. Словно они всегда там висели, но никто никогда не останавливал на них взгляда. Помню, как-то сидел, глядя на одну из них, и думал: "Что, черт возьми, это значит? Зачем тут эти смолистые гроздья? Откуда они их взяли?"
Если ты вырос в пригороде, это значит, что ты провел детство в таком месте, где нет ощущения истории, ощущения культуры, где полностью отсутствуют какие-либо страсти. Не помню, чтобы кому-нибудь нравилась музыка. И никакого проявления эмоций. Все было очень странно. "Почему эта вещь здесь?", "На чем я сижу?" — ты никогда не чувствовал какой-либо связи с предметами. Тебя принуждали или приспособиться и отказаться от значительной доли своей личности, или создать свой очень прочный внутренний мир, где ты мог бы чувствовать себя изолированным от других. Однако фильм не автобиографичен; для меня было важно оставаться по возможности объективным. Вот почему я чувствовал: мне очень повезло — у меня снимается Джонни. Он привнес множество близких ему тем, которые меня очень заинтересовали в ходе нашего разговора. Я наблюдал за Джонни, и его мир становился мне в чем-то понятнее.
Всегда говорят, что существует список из пяти самых популярных у публики актеров, и три позиции в нем занимает Том Круз. Я научился быть открытым на начальной стадии работы и разговаривать с людьми. Том, конечно же, не был моим идеалом, но мы с ним встретились. Он вызвал у меня интерес, но, думаю, в итоге все получилось наилучшим образом. Возникло множество вопросов — суть их я уже толком не помню, — но в конце встречи я выразил свои ощущения примерно таким образом: "Замечательно, что у вас столько вопросов по поводу главного героя, но либо вы беретесь за эту роль, либо нет".
Я рад, что Джонни сыграл Эдварда. Не представляю, чтобы кто-то еще мог бы так сделать это. А ведь я толком не знал его, не смотрел этого сериала с ним, но, наверно, где-то видел его фотографию. Я питаю особое пристрастие к глазам людей, особенно важны глаза у такого персонажа, как Эдвард, который почти не говорит. <...>Джонни — просто замечательный парень, смешной и сердечный. Вполне нормальный человек, по крайней мере в моем понимании этого слова, но его воспринимают как мрачную, тяжелую и странную личность и судят по чисто внешним проявлениям. Однако он совсем не такой, поэтому тематика "Эдварда" — образ и его восприятие, когда человека считают совершенно не таким, какой он есть на самом деле, — знакома Джонни не понаслышке. Слова "странный" и "чудак" имеют так много интерпретаций, и неким причудливым образом он относится к этим чудакам, уродцам, поскольку так его воспринимают. Резкая смена тем и восприятий — именно то, на что он реагирует наиболее непосредственно, потому что постоянно с этим сталкивается. В таблоидах его изображают клоном Джеймса Дина — но Джонни совсем не такой.
<...>Иногда меня спрашивают: "Ты что, собираешься сделать фильм о реальной жизни с подлинными персонажами?" Однако слова "обычный" и "подлинный" имеют для меня тысячу различных толкований. В чем подлинность? В чем норма? Мне кажется, причина моей любви к сказке как к форме повествования — в моей интерпретации формы, разумеется, — то, что я беру из сказок, фольклора, мифов, — это экстремальные образы, чрезвычайно преувеличенные, но имеющие под собой определенную основу. Они довольно абстрактны, но все-таки что-то значат, и если им суждено как-то вас зацепить, то они вас зацепят, а если нет — то нет. Правда, существует опасность, особенно в коммерческом кино, что люди остаются равнодушными, если показанное недостаточно буквально. Они, например, спрашивают: "А где Эдвард берет лед?" Идите тогда смотреть "Трих мужчин и маленькую леди" — это то, что вам нужно.<...>
В любом из моих фильмов сюжет — самое слабое место, таково их общее свойство. Не понимаю, почему сюжету придают такое большое значение. Есть много фильмов, сильной стороной которых является фабула, мне они тоже нравятся. Но есть и картины иного плана. Разве фильмы Феллини имеют сильную сюжетную основу? <...>Некоторые хорошо строят сюжет, другие — экшн. Я не отношусь к их числу, так позвольте мне заниматься чем-то своим и надеяться на лучшее. Если не желаете, чтобы я этим занимался, не давайте мне эту работу. Но если уж я взялся за дело, не заставляйте меня приспосабливаться. Если вы хотите, чтобы фильм получился как у Джеймса Кэмерона, пригласите снимать его самого, Джеймса Кэмерона. Да чтобы я снимал экшн — ха-ха три раза: оружия я не люблю. Когда слышу выстрел, зажмуриваюсь. Но опять-таки все сводится к вашей интерпретации экшна. Я хочу сказать, что фильм про Годзиллу — сплошной экшн, но не уверен, сочтут ли это экшном люди.
Книга вышла в переводе Михаила Абушика, редактор Александр Гузман. В серии "Арт-хаус" также выходили интервью с Джармушем, Альмодоваром, Тарантино, Гейнсбуром, Уэйтсом, фон Триером.
С сайта Филм Ру

Шатуны
 
— Как приятно и забавно, что я очень нравлюсь вам.
— Ну, а вы мне и подавно.
— Вот и славно, трам-пам-пам!
Ария Фрейлины и Трактирщика, «Обыкновенное чудо»

Роман КОРНЕЕВ

Если брать в целом бёртоновское творчество, то самой любимой его эпохой остаётся викторианская, со всей её мрачностью и эклектикой, недаром режиссёр так упорно к ней возвращается. Закопчённые крыши и господа в цилиндрах, разводные мосты угрюмого Лондона, нескончаемый туман предместий и дохлые кошки в сточных канавах, вот вам задник, интересный Бёртону. И если во всей западной литературе есть произведение, наиболее близкое духу мастера, то на это звание без сомнения может претендовать «Граф Монте-Кристо» Дюма-отца, тень которого, в свою очередь, в либретто мюзикла «Суини Тодд» может не заметить только слепой.

Тайны всплывающего из недр истории родства, былые преступления «благородных» антигероев, вернувшийся из небытия мститель, бродяжки-нищенки, мантии и парики судей, работные дома, заведения для умалишённых, чем не образ века, начавшегося Наполеоном, а закончившегося Джеком-Потрошителем. Чем не повод Бёртону снова взяться за чёрно-бело-красное перо и не пригласить Джонни Деппа спеть с ним на пару о том, что «вы, сэр, не желаете побриться?»
Господа желают, составляя тем самым обещанный сюжет. Возвращение героя будет скрытным, сам герой — опустошённым, тени вокруг — сгущающимися, его случайный спутник — юным и наивным, а главный враг-судья — откровенной сволочью, единственным толком не поющим персонажем во всей оперетте.

Зритель, в свою очередь, снова порадуется за любимца-Джонни, критик поворчит, что у Бёртона снова красоты ради красот без особых поводов для раздумий, те и другие радостно отметят, что, слава богу, фильм оставили без дубляжа, параллельно удивившись про себя, зачем тогда было так долго тянуть с прокатом. По поводу перевода, если глянуть в титры, можно догадаться, что он всё-таки был, но благополучно остался в виде текста, так что теперь господам локализаторам хотя бы не придётся оставшуюся жизнь отрабатывать карму Фили Киркорова, перепевшего Ричарда Гира.
Нашему же брату киноману, категорически не знакомому с бродвейским прототипом (несмотря на загодя запасённый саундтрек) теперь прямая дорога степенно прогуляться в треугольнике между пирожковой миссис Лаветт, домом судьи Терпина и рыночной площадью, где притулился вагончик «самого лучшего брадобрея Лондона» Адольфо Пирелли, ибо на этом пятачке мощёной булыжником суши и будет происходить представление.

Собственно вначале всё и разворачивается в точности согласно канонам Дюма: таинственный аноним, юная любовь, загадочная жизнь канализаций и бродяжек, а также супостат-судья, сально подглядывающий в дырочку и не брезгующий приглашать абы кого в собственный дом для нравоучений. Последнее, впрочем, уже совсем не Дюма, но оставим подобный заход на совести либретто первоисточника.
Депп мрачным коршуном глядит на мир, в нетерпении ожидая мести, Хелена Бонэм Картер подозрительно вокруг него увивается, Саша Барон Коэн забавно изображает итальянский акцент и кричит «бастардо!», молодой человек кружит по городу, напевая своё «Джоанна», девушка, в свою очередь, грустит в стиле Забавы из «Летучего корабля» о том, что «свободу мне дайте, свободу, я птицею ввысь улечу». Впрочем, в отечественном мюзикле царевна была всё-таки папина дочка, и на руку её претендовал Полкан, а не сам царь-батюшка.

Первые существенные отличия от Дюма начинаются ровно с того момента, когда зритель понимает, что плана изощрённой мести у героя попросту нет, а всё повествование держится на цепи совпадений и ключевом наличии в кадре опасных бритв с серебряной инкрустацией. Собственно ближе к середине фильма выясняется также, что само превращение брадобрея-мстителя в брадобрея-маньяка происходит в силу той же вполне нелепой цепочки обстоятельств, а не какого-то особо изящного сюжетного хода.
Возвращаясь к названию статьи, замечу, что при этом постулируемая с начальных титров кровавость действа получается не развёрнутым и близким тяжёлой психиатрии этюдом Мамлеева о художественной богеме, а таким вполне сорокинским коротким рассказом, в котором все «сидят себе, ужинают, а потом вдруг начинают друг друга есть». Причём в отличие от Сорокина заранее проинформированный зритель удивляется разве что излишней кровавости действа (см. «Пила N»), вроде бы совершенно не обязательной именно вот так, с нажимом, многочисленными повторами и крупным планом, психологического же слома зритель не видит, в основном на его долю достаётся разве что немалое удивление.

Способствует ли этому эффекту «вся гаррипоттеровская рать», собравшаяся на съёмной площадке — сказать сложно, однако вряд ли эта особенность кастинга картины, не исключая супруги режиссёра, прошла мимо его внимания, и данный эффект мог быть заранее просчитан. Когда же демонический цирюльник приступает к своим непосредственным обязанностям, а пирожковая миссис Лаветт завоёвывает успех у публики, нервный смех в зале гарантирован.
Собственно дело тут не в кадре ради кадра и не в режиссёрских привычках, а в том, что всё-таки в итоге и Депп, и Бёртон слишком пошли на поводу оригинала, который сам по себе ничего не даёт зрителю понять и ничего не объясняет, а потому слишком много в фильме инерции — мелькающая в паре сцен ухмылка Джека Воробья, внутренние самоповторы с этим сундуком, триллермейстерские живучие злодеи и прочие рояли в кустах, удивительные для столь яркого тандема.

Конечно, Бёртон никогда не пишет сценарии для своих фильмов, довольствуясь ролью визуализатора, но именно в истории Суини Тодда самые интересные эпизоды — те, которые к оригиналу имеют минимальное отношение, то есть история в её окончательном виде Бёртону просто не даёт развернуться, так почему бы не повоздействовать на продюсера-сценариста Джона Логана, замечу, сценариста скорее слабого, а продюсера и вовсе неопытного. Непонятно.
В итоге отлично начавший Депп под конец на пару с режиссёром будто устраняется от повествования, усердно подставляя гримированное лицо под брызги кетчупа, да и ладно, а вот играть ему уже то ли скучно, то ли нечего. Оттого и дизайнерские викторианские красоты становятся просто бэдээсэмным антуражем, а финал — ну, финал, да. Вот такой. Заметьте, куда делась Джоанна с исполнителем одноимённой песни, ушедшим «ловить такси», мы так и не узнаем.

Лучшим моментом фильма и вовсе оказывается ария миссис Лаветт, сидящей вместе со всей «семейкой Аддамс» в парке и мечтающей о поездке на море. Светлые тона, Депп с выражением недоумения на лице, сверкающая белизной набережная и никаких пирожков с котятами. А в остальном лже-итальянец Саша Барон Коэн в двух небольших сценах сумел на голову переиграть нашего общего любимца.
Что же в итоге перевесит в голове у конкретного зрителя — преклонение перед мастерством режиссёра создавать мрачные красоты, преданность актёрскому таланту Джонни Деппа или неоправданность многих сюжетных поворотов и перегибов в кровавых сценах, зависит в итоге только от самого зрителя, режиссёр не захотел или не смог ему помочь. Сам, впрочем, получив от процесса видимое глазу удовольствие и пожелав нам того же.
До встречи в кино.
С сайта Кинокадр Ру

Джек Потрошитель и несчастная любовь
Независимая газета

«Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит» в этом году был обласкан голливудскими критиками, отдавшими Тиму Бертону «Золотой глобус» за лучший комедийный фильм, а Джонни Деппу – за лучшую актерскую работу в музыкальной комедии. Художник по костюмам получил «Оскара». «Суини Тодд» – с одной стороны, фильм типично бертоновский, с другой – самый плоский и однозначный из всех его фильмов.
Угрюмый Бенджамен Баркер (Джонни Депп) на угрюмом корабле возвращается в угрюмый Лондон после 15 лет каторги. У Баркера в шевелюре выразительная седая прядь – эмблема печали и устремленный вдаль диковатый взор – эмблема любви. Он – известнейший в свое время парикмахер, которого похотливый судья Терпин (Алан Рикман) отправил на каторгу, чтобы беспрепятственно развлекаться с его красавицей женой. Жена не стала долго ждать и выпила яду, оставив негодяю на растерзание-воспитание дочь. Дочь подросла и содержится в доме судьи, ожидая серьезного приступа похоти у Терпина. Тем временем Баркер, в голове которого давно созрел слоган «Никогда не забывать. Никогда не прощать», обосновался в своей старой цирюльне под именем Суини Тодда и намерен мстить.
Мюзикл Стивена Сондхейма «Суини Тодд» идет в Америке и в Англии почти 30 лет. Тодд – фигура для Великобритании почти культовая, не уступающая по популярности Джеку Потрошителю. Виртуозно орудуя опасной бритвой, Суини у себя на втором этаже под собственное пение режет глотки клиентам, тела которых сваливаются в подвал и перемалываются на огромной мясорубке. Из фарша хозяйка заведения на первом этаже, миссис Ловетт (Хелен Бонэм Картер), делает начинку для пирожков и испытывает к парикмахеру на втором этаже бурные, но безответные чувства.
Тим Бертон – режиссер особый. Он с трудом поддается логичной и логической критике. Безусловно талантливый стилист и стилизатор с безупречным вкусом, Бертон создает кино красивое, готическое, сразу хватающее в охапку все органы чувств. Дьявольски посмеиваясь, он скрупулезно выписывает мрачные полотна, вызывающие у зрителя либо восхищение, либо отторжение. Середины не найти. Джонни Депп, главный актер Бертона, идеально подходит к такому художественному раскладу. Превосходный актер, он тем не менее вызывает у многих стойкое, почти необъяснимое неприятие – столь же сильное, сколь у других – обожание. Как и Бертон со своим черным юмором. Тот редкий случай, когда можно сказать: «Мне это не нравится» или «Мне это нравится» – и не побояться обвинений во вкусовщине. Поэтому Бертон – кошмар для критика.
Особенно – его последний фильм, «Суини Тодд», где у Бертона даже не было задачи внести хоть какой-то ощутимый смысл в двухчасовое действие. Визуальные успехи режиссера в «Суини Тодде» приросли еще и вполне сносным аудиорядом. Здесь все поют время от времени – к месту и не к месту, как, впрочем, и полагается в мюзикле. Влюбленная пирожница Хелен Бонэм Картер (в жизни – жена Тима Бертона) – та вообще лихо перепевает и Деппа, и Рикмана и во многих сценах даже переигрывает их. Оставаясь в рамках жанра, Бонэм Картер (кстати, правнучка британского премьер-министра Герберта Генри Асквита, известного тем, что ввел систему социального страхования) умудряется все же слепить какой-никакой характер и даже вызвать подобие отношения к героине. Несчастная любовь в кино всегда вызывает сочувствие, даже если носитель ее скрашивает свое одиночество разделкой трупов с последующей их подачей на стол.
Немного жаль, что умный режиссер Тим Бертон, изящно высмеявший назидательное кино в «Чарли и шоколадной фабрике», отважно перемешавший чуть ли не все возможные жанры в мистической «Сонной лощине», трогательно и тоже отважно исследовавший феномен воинствующей бездарности в «Эде Вуде», снял на этот раз кино нарочито плоское. Хочется думать, что это умышленный художественный ход – в конце концов мюзикл не предполагает глубин. Но все равно – когда через несколько часов в памяти не остается ничего, кроме седой пряди в мужественной голове Джонни Деппа и горы фарша из соседей, – кажется, что Тим Бертон то ли обманул, то ли так пошутил.
Екатерина Барабаш

Как руки брадобрея
Время новостей

Бенджамин Баркер (Джонни Депп), лондонец, имевший неосторожность быть счастливым мужем своей красавицы жены, посредством интриг судьи Терпина (Алан Рикман) оказался за решеткой по сфабрикованному обвинению и провел долгие годы в австралийских застенках. Спустя годы Баркер вернулся в столицу Туманного Альбиона под именем Суини Тодда, открыл цирюльню и принялся выжидать, когда под его бритву попадет судья, к тому моменту уже изведший с этого света баркеровскую супругу и тянущий грязные лапы к дочери Баркера-Тодда. А до тех пор Суини тренируется в колото-резаных операциях на других посетителях парикмахерской, тем более что производство его можно с полным правом считать безотходным: незадачливых клиентов, отправившихся на небеса, утилизирует мисс Лаветт (Хедлена Бонем Картер), владелица располагающейся поблизости закусочной, в которой подают «худшие мясные пироги в Лондоне»...
При этом все на экране еще и поют. «Суини Тодд» -- перенесенный в кино мюзикл Стивена Зондхайма и Хью Уиллера, представление не самое популярное, но занимающее достойное место в череде музыкальных спектаклей. Мрачная, пропитанная черным юмором (да и просто чернухой) история, казалось бы, как нельзя лучше подходит для того, чтобы ее воплотил на экране режиссер Тим Бертон. Но именно здесь и начинаются главные проблемы, из-за которых вроде бы безупречный заведомо фильм превращается в «смутное пятно неизвестно чего» (как пелось в другой, не звучащей в фильме песне).
Случай Тима Бертона -- уникальный в своей безрадостности, но показательный настолько, что рассмотреть его придется во всех подробностях. Некогда один из самых главных визионеров Голливуда, умнейший и тончайший стилист, сумевший перенести на экран все свои юношеские комплексы, поклонник старых черно-белых фильмов ужасов и небольшой охотник до чтения книг, режиссер милостью божией, он на глазах изумленной публики напрочь потерял способность удивлять и завораживать. В 1999 году он снял последний фильм, к которому не было, да и не могло быть никаких претензий, -- готическую сказку «Сонная лощина», весьма вольную фантазию по мотивам классической новеллы Натаниэля Готорна. А после этого... Тяжеловесная и скучная «Планета обезьян» (2001)... Прогорклая в своей добродетели, фальшивая и натужная «Крупная рыба» (2003)... «Чарли и шоколадная фабрика» (2005) -- неплохая, но, в сущности, лишь имитирующая былую изобретательность экранизация знаменитой детской книжки... «Труп невесты» (2005) -- замогильная мультипликационная история, не идущая ни в какое сравнение с на самом деле выдающимся «Кошмаром перед Рождеством»... Буквально на глазах некогда один из самых перспективных и бесконечно многообещающих американских режиссеров превратился в ремесленника, изготовляющего эффектные, но совершенно нерадующие елочные игрушки, место которым на осыпавшейся елке, которую все никак не сподобятся вынести из квартиры даже в разгар первомайских праздников. К сожалению, «Суини Тодд» не стал прорывом и приводит к выводу, что кризис Бертона продолжается, а свет в конце туннеля пещеры ужасов в захолустном «Луна-парке» так и не забрезжил. Казалось бы, о чем еще мечтать: вечный ребенок с копной спутанных волос на умной голове взялся за сюжет, стопроцентно подходящий для его натуры, -- мюзикл про убийцу-парикмахера, который осуществляет свою месть без отрыва от основной работы. В главной роли -- Джонни Депп, нестареющий фавн с глазами средневековой горгульи, бетховенской шевелюрой и нездоровым блеском в глазах, откровенных, как сталь клинка. Викторианская Англия, пышная и грязная одновременно. Не самая дурная музыка. Но при этом в голове (промолчим о сердце) решительно ничего не происходит -- хочется, чтобы фильм, в котором все понятно с самого первого кадра, поскорее закончился. И одна, другая... третья ария подряд кажется излишней и неинтересной. Похоже, что обыкновенный процесс избавления очередного господина от выросшей щетины (вроде как в фильме Энди Уорхола «Бритье») может быть куда более любопытным, чем весь этот натужный декаданс. Станислав Ф. Ростоцкий