14 апреля 2007 г.
Не хочу спать одно
Новый шедевр Цай Миньляна
Внимание, с которым режиссер исследует каждое движение своего героя, трудно объяснить только любовью к реализму
Среди фильмов последнего времени, попадающих в наш прокат, ни один не содержит такого концентрата раздражающих веществ, как "Не хочу спать одна" Цай Миньляна,– от гомосексуализма до сюжетной статики и практического отсутствия диалогов. Именно этим он особенно прекрасен, считает АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Сяо Кан – бездомный китаец, мыкающийся в малайзийской столице Куала-Лумпуре. После того как его ограбили в городских джунглях, его берут к себе на ночлег рабочие из Бангладеш. Один из них, Раван, укладывает бомжа на старом матрасе и ложится рядом. Потом нежные чувства к Сяо Кану помимо Равана начинают испытывать официантка Чи и ее начальница. Обеим бомж напоминает парализованного молодого мужчину, сына начальницы, за которым ухаживает Чи.
Бомжа и паралитика играет один и тот же актер – Ли Каншэнь, который для режиссера Цай Миньляна стал даже большим, чем в свое время Жан-Пьер Лео для Франсуа Трюффо. Из фильма в фильм режиссер отслеживает процесс возрастного изменения Маленького Кана, фиксирует на пленке каждое, самое незначительное его движение с любовью и нежностью, которую вряд ли можно объяснить только лишь "стремлением к максимальному реализму".
Фильм, который уже подвергнут цензуре в Малайзии, выходит у нас под названием "Не хочу спать одна". Англоязычный вариант – "I Don`t Want to Sleep Alone" – лишен указания на пол, и это идеальная ситуация. В сущности, правильнее всего было бы назвать картину "Не хочу спать одно". Ибо ее герой – человеческое тело, которое становится материалом для самой изощренной заботы: его моют, чистят, холят, заворачивают в простыни и одеяла, заполняют им пустующее место в постели, его продолжают пестовать, и когда из него выходит дух.
Все это происходит на фоне, по сути, всемирного потопа, глобальной экологической катастрофы, разрушающей жилища и среду обитания героев. Но они как будто этого не замечают, одержимые заботой о теле. Тело – оболочка невидимой и трудно опознаваемой души, и поэтому на него обрушивается та потребность в любви, которая сидит в человеке и рвется наружу. Телесные страдания – то, к чему человек приговорен от рождения, но из этого же источника он ищет радость и счастье, порой в самой дикой, гротескной форме.
Цай Миньлян, быть может, самый крупный по философскому масштабу режиссер современного кино, от фильма к фильму все усложняющий свои художественные задачи и не боящийся ставить вопросы о жизни и смерти ребром, уже давно выработал модель своего фирменного фильма. Уже его вторая, победившая в Венеции лента "Да здравствует любовь" была разыграна в замкнутом пространстве квартиры с участием трех персонажей, которым с помощью виртуозной режиссуры удалось свести к минимуму вербальное общение. Их отношения, отдаленно напоминающие любовный треугольник, почти обходились без прямых касаний и физических контактов, были построены на вуайеризме, подслушивании и "поднюхивании".
В "Реке" (второй приз в Берлине) к экзистенциальному мотиву добавился новый – экологический. Герой заболевал непонятной болезнью после того, как искупался в грязной реке, изображая для киносъемок тело утопленника. Отныне в фильмах Цая все течет, и, если это струя мочи, она не иссякнет, пока не пройдут положенные на это две-три минуты. И даже больше – словно чтобы испытать терпение зрительного зала. Если в доме протекает крыша, никакие ухищрения водопроводчиков не могут поправить дело. Точно так же обитатели дома не в состоянии преодолеть течь взаимного отчуждения. В фильме "Дыра" загадочная болезнь достигает масштаба эпидемии, объявлен карантин, и к тому же, разумеется, не прекращается ливень. Но некоторые упрямые жители отказываются эвакуироваться, несмотря на предупреждение властей о том, что скоро отключат воду и перестанут вывозить мусор.
В новой картине все знакомые мотивы присутствуют, но есть один сравнительно новый и один новый безусловно. Как и предыдущая лента режиссера "Капризное облако", эта – в некотором роде комедия, и даже комедия-пантомима, потому что смотреть на бесконечные манипуляции с телами и матрасами, кочующими по влажному туманному городу, хоть и грустно, но смешно. Это еще и мюзикл со сладкими ариями – форма, впервые опробованная режиссером в "Дыре". Но вот чего никогда не было – это запаха мультикультурного города: ради этого запаха Цай Миньлян вернулся из Тайбэя, где он проживает, в Куала-Лумпур, числящийся в паспорте местом его рождения.
В фильме есть сцена, когда на плечо к Сяо Кану садится большой мотылек. По словам режиссера, и его герой, и крылатое насекомое олицетворяют идею свободы, которая, вероятно, "неосуществима в реальном мире". Именно в силу неосуществимости свободы, а также любви в ее идеальной форме Цай Минлян предлагает взамен моменты абсолютной красоты.
Коммерсант Ру
