2 апреля 2008 г.
Ваше благородие, госпожа казачка
Элина Быстрицкая: “У меня есть право ношения оружия”
Автор фото: МИХАИЛ ГУТЕРМАН
В детстве я — впрочем, как и все мои подружки, — хотела быть похожей на нее. Чтобы рост, фигура и глаза, которые и “погладят”, и обожгут. И чтобы мужчины гибли, как из-за нее. Но чем дальше, тем становилось очевиднее, что это невозможно. Потому что Элина Быстрицкая в своей красоте и крутом характере — неподражаемая, непревзойденная. Сегодня у знаменитой Аксиньи всех времен и народов — юбилей.
— Вы обманули судьбу. Казалось бы, родители — медики, вы закончили медучилище, работали медсестрой, а потом от конкретной, нужной людям профессии ушли в прекрасное, но неизвестное искусство.
— Поскольку я выросла в среде медиков, я понимала, что такое ответственность врача. Я была уверена — я тоже буду врачом. А потом война началась. И так сложилось, что я оказалась в госпитале: хотела помогать фронту. После войны училась в медтехникуме. Но первое занятие по хирургии кончилось страшно — больному дали наркоз, и, не успел врач взять скальпель, больной захрипел и умер: видимо, этот вид наркоза ему не подходил.
Я пришла домой и думала: я видела умирающих от ран, я знаю, что такое столбняк, газовая гангрена, но чтобы вот так, из-за наркоза… Это был один случай, а второй: ночная смена, и я должна принять 15 родов.
— Самостоятельно?
— А как же? Последний курс, диплом. И вот уже последняя ночь, четверо родов и все с патологией. Казалось бы, опытная акушерка рядом, все под контролем, и я все правильно делаю. Но… Когда я пришла домой, мама сказала: “Господи, да у тебя седые волосы”. И тут я поняла — я не выдержу этой ответственности.
Еще учась в медтехникуме, я занималась в художественной самодеятельности. Мне говорили, что у меня талант. А поскольку я ничего другого делать не умела, то решила: пойду в театральный, может, из меня получится актриса. Хотя никто ничего не мог знать. Родители считали, что это блажь. Да и поздно уже было идти в театральный.
“Цэ нэ ваше дило”
— Лучше поздно, чем никогда. Но хочу спросить про “Тихий Дон”. Это правда, что вы сами напросились на пробы и просто в наглую позвонили режиссеру Сергею Герасимову?
— Можно сказать, что напросилась. Дело в том, что в то время актеров на роли утверждал худсовет киностудии, а не только режиссер. А на “Тихом Доне” еще и сам Шолохов.
— То есть вы, Элина Авраамовна, сняли трубку и запросто так: “Сергей Аполлинариевич, это я — артистка Быстрицкая!” Вот ведь времена были: без агентств, без кастинг-директоров...
— Нет-нет. Все было иначе. Я скромно представилась, сказала, что я снималась там-то и там-то, что-то еще объяснила, а он: “Чего долго ждать? Приезжайте, у меня вот уже один Григорий сидит”. Я приехала, посмотрела на актера — он у меня не связался с образом.
Потом, у меня была еще одна причина — я пробовала отрывок из “Тихого Дона” в киевском театральном институте. И педагог мой сказал: “Цэ нэ ваше дило. Ваше дило — Луиза Шиллера”. А я думала: “Мое. Могу”.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что во время войны наш госпиталь находился в станице Обливской. Там я познакомилась с казачками, я видела их стать, быт, образ жизни. И мне это нравилось, я хотела это выразить. Поэтому, когда я узнала, что Герасимов будет снимать “Тихий Дон”, я позвонила. Два года работы с ним, Марина, — это такие университеты! Вот, например, на второй день он нас собрал всех и сказал: “Вы должны стать похожими на людей, которых будете играть. Ваши руки должны говорить о том, каким трудом вы занимаетесь”.
У меня была сцена, где Аксинья выкатывает белье.
— Простите, что выкатывает и как?
— Выкатывает белье, то есть гладит с помощью такой деревянной скалки. К тому времени этого уже нигде не было. Я сказала: “Дайте мне все что положено”. Стала вспоминать, как бабушка моя это делала. И когда у меня получилось, Герасимов похвалил меня: “Молодец”. К нам же пригласили самодеятельный казачий хор пенсионеров — эти люди разговаривали, мы — слушали, брали все что нужно от них.
— Фильм стал легендарным. А вы поддерживаете отношения? Например, со своей экранной соперницей — Зинаидой Кириенко.
— Когда удается — мы радуемся, нас же осталось в живых четверо. Зина, Людмила Хитяева, Наташа Архангельская.
— Как вам версия “Тихого Дона” Сергея Бондарчука?
— Я лучше скажу, как я относилась, пока не увидела. Я надеялась на большую удачу, а когда посмотрела первую серию — расстроилась и больше смотреть не стала. Но отвечала на звонки казаков — у меня, знаете ли, связи есть.
— Звучит многообещающе.
По имени Аксинья
— Да, связи с казачеством есть всегда. Я уже не говорю, что я почетная казачка, и это меня очень греет. Еще греет, как они ко мне относятся, ведь 30 старейшин написали письмо после выхода “Тихого Дона”. Они просили, чтобы я называлась Аксиньей Донской.
— И вы согласились? Звучит здорово — Аксинья Донская-Быстрицкая.
— Нет, были живы мои родители, и я ответила, что ношу фамилию своего отца. Поэтому не могу.
— Почетные и непочетные казачки отличаются от простых женщин?
— Очень отличаются. Я это знала давным-давно. Эти люди занимаются крестьянским трудом, но свободолюбивы и духовно возвышенны. В станицах блюдут казачий образ жизни и манеры поведения. “А где наша удаль?”, “А где наш широкий ход?” — так они могут ставить вопрос.
— Поступив в Малый театр, вы Аксинью оставили за порогом или взяли ее с собой?
— Никуда не оставила — она вся моя, та Аксинья. Потому что это мои шрамы, мои слезы и моя радость. Только, поступив в Малый, мне пришлось заново учиться.
— Сложно было найти свое место в Малом?
— Сложно. Я помню, что однажды Вера Николаевна Пашенная пригласила меня на роль вместо одной актрисы. “Нет, Вера Николаевна, — сказала я, — я не могу после “Тихого Дона” играть Катерину в “Грозе”. Я отказалась, и Пашенная со мной больше не разговаривала. Потом простила, но, когда она заболела и я захотела к ней зайти, меня не приняли. Это зависимая профессия, и я за это... (Пауза.) Я не люблю зависеть, но приходится.
— Тем более казачке. И тем более почетной.
— Вы не смейтесь. Я горжусь этим званием.
— Что вы, что вы, я не смею. А сабля, Элина Авраамовна, у вас есть?
— Есть. Есть право ношения оружия, потому что я полковник казачьих войск.
— Ваше благородие, вот с этого места поподробнее.
— Ну что поподробнее? Был такой генерал Черкашин, а у меня в жизни было трудное время. И казаки мне помогли. Они дали мне стипендию, звание и право ношения оружия при парадной форме.
— И форма, стало быть, есть? Прошу прощения, она женская или мужская?
— Конечно, мужская.
— Кто-нибудь видел вас в этой форме?
— Никто. А зачем? У меня не тот стиль, чтобы надевать форму. Уважение мое к казакам безмерное. Желание быть понятой и принятой ими — безмерное. А остальное — это внешние признаки.
Ангелы-хранители и патриоты
— И все-таки, Элина Авраамовна: красота — это страшная сила? Она вам мешала?
— Частенько. Представляете, какой восторг это вызывало у моих коллег?
— Кто помог вам адаптироваться в Доме Островского? И, может быть, у вас был ангел-хранитель?
— Несколько человек. Елена Николаевна Фадеева как-то сразу меня обогрела и до конца была тем человеком, который вел меня в театре. Кроме этого моими партнерами были замечательные актеры и актрисы. Шатрова Елена Митрофановна — с ней мы встретились неожиданно. Мы с “Волками и овцами” должны были ехать на гастроли. Я играла Глафиру, а актриса, игравшая Купавину, заболела. Что делать? И просят Шатрову сыграть. Значит, думала я, мне там с ней надо на “ты” говорить, а у нее — возраст, положение. Особенно “ты” мучило. И вот мы репетируем, и ей кто-то сказал комплимент. Она покраснела, прямо от шеи, и своим серебряным голосом сказала: “Какая пошлость”. И вот тут я подумала: у актрисы нет возраста.
Много для меня значил Борис Андреевич Бабочкин. Я играла с Царевым. Он был уникальным Фамусовым, какая прелесть была.
— Вот он — для меня загадка: у него было косоглазие, что на крупном плане очень видно. И мне как зрителю это мешало и неприятно было смотреть.
— Действительно, мы никогда и не знали, куда он смотрит. Но у него было внутреннее качество, которое сильно привлекало к нему внимание. Прекрасная речь, красивый голос и сильный человек. Я хотела в Малом поставить спектакль “Стакан воды”. Мне не нужна была слава постановщика, я просто хотела, чтобы спектакль был бы решен так, как я его вижу. И для этого пригласила одного молодого режиссера. Михаил Иванович Царев позвал к себе молодого режиссера и предложил делать постановку, а тот… Он отказался делать спектакль вместе со мной, которая его привела в театр. Понимаете?
Вот по ком я тоскую и горюю, так это по Никите Подгорному — он был мой главный партнер. Он мог все — от А до Я. Однажды мы играли спектакль, не помню названия, но по книге Дангулова “Дипломаты”. Хороший был спектакль. В одной сцене в темноте нужно было соскочить с круга. Он поддержал меня, и я бросила фразу, точно не помню, о чем уже, но что, мол, года через 2—3… И вдруг Никита говорит: “Да я не доживу”. “Ты что глупости говоришь?” И когда мы начали репетировать “Выбор” Бондарева, Никита заболел и ушел. Стольких актеров сейчас нет...
— Вы патриот Малого?
— Да, патриот.
Любовный круг
— Ваш последний спектакль — “Любовный круг” в постановке Андрея Житинкина. Вот он мне как раз рассказывал, что на репетиции вы сломали руку.
— Я не сломала, очень сильно повредила. Слава Богу, рука была сломана раньше. На первой же репетиции я споткнулась о незакрепленный ковер и рухнула. Рука до сих пор болит.
— Но если верить театральным приметам, то такое падение надо воспринимать как предупреждение — ни за что не играть этот спектакль. А вы играете леди Китти.
— (Смеется.) У меня в жизни бывало всякое. Во время спектакля “Волки и овцы” я повредила ногу. Была операция. Но Глафира (героиня Быстрицкой. — М.Р.) до сих пор одна из любимых моих ролей.
— А леди Китти — любимая? Ну хотя бы потому, что последняя.
— Не знаю… Пока сложно… Много текста. Не очень удобные декорации, но… Прекрасные партнеры — Клюев, Бочкарев, я думаю, и у молодежи лучше получаться стало. И с режиссером хорошо работалось. Андрей Житинкин не давит. Он осторожен, умеет работать с артистами.
— Не обижайтесь на мой вопрос, но хочу все-таки спросить: ваша героиня намного моложе вас, это не смущало?
— (Смеется.) Еще на старте я спросила нашего худрука (Юрий Соломин. — М.Р.): не поздновато ли мне играть леди Китти? “В гриме — нет”, — ответил он. (Смеется.)
— Даже не знаю, как реагировать на такую шутку мастера. Однако в традиции русского театра не обращать внимания на возраст: великая Ермолова, когда ей было за сорок, играла 16-летнюю Жанну д’Арк. Или Корчагина-Александровская…
— И я играла Отрадину в “Без вины виноваты”, когда мне было за 50. Недавно посмотрела по телевизору: какая я там молодец! А если честно, Марина, я своего возраста не ощущаю. Мне нравится в моей леди Китти характер, перепады. Такого плана ролей у меня ведь было немного.
— Продолжаете играть в бильярд?
— Еще как. С удовольствием. С детства. Я с братом росла, и, чтобы мы не болтались во дворе, родители скинулись и купили нам бильярд с металлическими шариками. Я ведь с мальчишками росла, и это помогло мне стать сильной. Мы играли в бильярд, и эта любовь осталась. Рада, что в свое время помогла нашим бильярдистам создать федерацию.
— Какое слово характеризует мироощущение и настроение почетной казачки сегодня?
— Я оптимист. Я люблю помечтать. Нарисую себе что-то, придумаю и тут же начинаю выполнять. У меня многое получалось из того, что задумывала. Я затеяла большое и очень важное дело — хотим поднять культуру быта, и знаю, как это сделать.
— Бизнес?
— Может быть, в результате. Но пока это для меня творчество. Я же должна что-то делать. У меня большие перерывы в театре, и я должна где-то быть и что-то делать. Иначе мне скучно.
— Элина Авраамовна, как вы собираетесь отмечать юбилей?
— Малый театр отмечает. А я — приглашаю. Так написано на афише.
Фрагмент фильма о съемках "Тихого Дона":
Московский Комсомолец Ру
Марина Райкина
