Актеры

Донатас Банионис - Народный артист Литовской ССР (1973), Народный артист СССР (1974), почетный гражданин города Паневежис (1999).

Сайт: Международный Объединенный Биографический Центр

Родился 28 апреля 1924 года в городе Каунасе. Отец - Банионис Юозас (1890г.рожд.). Мать - Блажайтите-Банионене Она (1900г.рожд.). Супруга - Банионене Она (1924г.рожд.). Дети - Эгидиюс (1948г.рожд.), историк, специалист по XV-XVI вв., посмертно награжден Государственной премией в области науки; Раймундас (1957г.рожд.), окончил ВГИК, снял несколько фильмов, в настоящее время имеет собственную кинокомпанию, снимает документальные фильмы, рекламу.
Отец Донатаса по характеру страстный и импульсивный, был свидетелем и активным участником революционных событий 1905 и 1917 годов, был ранен, участвовал в Первой мировой войне, за политические убеждения не раз сидел в тюрьмах, затем эмигрировал в Бразилию. Мать, оставшись с двумя детьми - Донатасом и его старшей сестрой, терпела много лишений. С трудом удавалось хоть как-то одеть, обуть и накормить детей. После возвращения Юозаса Баниониса в Литву жить семье стало немного легче, хотя денег по-прежнему не всегда хватало.
Донатасу, как, впрочем, и многим детям, была свойственна удивительная способность среди нужды и лишений создавать своим воображением полный иллюзорного очарования мир - мир фантазий и грез. Его увлек театр. Многие часы напролет проводил он в сладких мечтаниях о грядущей актерской карьере, бредил о сцене, запахе кулис, о таинственной, волшебной жизни, которая царит за тяжелым бархатным занавесом...
Во многом этому состоянию способствовали и родители, люди с творческими началами, которые сами постоянно тянулись к искусству - отец и мать участвовали в рабочей самодеятельности, хорошо пели, да и познакомились они на одной из репетиций хора.
Хорошо понимая сына и не препятствуя его увлечению театром, отец все-таки убедил Донатаса, что сперва нужно овладеть какой-нибудь специальностью. Так Донатас оказался в ремесленном училище.
Уже будучи учащимся первой ремесленной школы Каунаса, будущий керамист, Донатас не оставил своего увлечения и поступил в драматический кружок, где с удовольствием играл в спектаклях, заучивая наизусть все роли, читал все статьи и книги о кино и театре, которые только мог достать. Вскоре возникло желание поступить в студию Каунасского театра драмы. Однако учеба там стоила немалых денег, которых у семьи было немного, и о профессиональной сцене пришлось на некоторое время забыть.
В 1940 году в Каунасе на основе любительского коллектива, существовавшего при Палате труда, был создан профессиональный театр, который возглавил Юозас Мильтинис - молодой режиссер, вернувшийся недавно из Европы. Вскоре 15 энтузиастов во главе с Мильтинисом уехали из Каунаса в Паневежис создавать новую модель театра - для народа и во имя народа, и примерно через полгода Донатаса Баниониса приняли в труппу. В 1944 году Донатас Банионис окончил студию при Паневежском театре, став профессиональным актером. С тех пор жизнь актера неразрывно связана с Паневежисом. На сцене театра Донатас Банионис создал более 100 образов. Среди них роли в спектаклях: "Смерть коммивояжера" А.Миллера (Вилли Ломен), "Ревизор" Н.В.Гоголя (Иван Кузьмич, 1945), "Лжец" К.Гольдони (Октавий, 1952), "Как закалялась сталь" Н.Островского (Павел Корчагин, 1952), "Гедда Габлер" Г.Ибсена (Тесман, 1957), "Там, за дверью" В.Борхерта (Бекман, 1966), "Ревизор", Н.В.Гоголя (Городничий, 1977), "Кафедра" В.Врублевской (Брызгалов, 1980), а также в спектаклях "Соломенная шляпка" Э.Лабиша, "Предложение" А.П.Чехова, "Севильский цирюльник" Бомарше и др.
В кинематографе Донатас Банионис дебютировал в 1959 году в роли Дауса в картине "Адам хочет быть человеком". Появление актеров Паневежиса на экране стало одним из самых заметных событий кинематографической жизни 60-х годов. Первые роли давались отнюдь не легко. По словам самого Донатаса Юозовича, лишь к четвертой картине произошло его рождение как актера кино. Однако впоследствии он создал целый ряд образов, по праву числящихся в классике советского киноискусства. В главных фильмах актера - "Никто не хотел умирать" (Вайткус, 1965), "Мертвый сезон" (Ладейников, 1968), "Солярис" (Крис Кельвин, 1972), "Гойя, или тяжкий путь" (Гойя, 1971), "Бетховен - дни жизни" (Бетховен, 1976) - важны были не особенности жанрового воплощения, а сама внутренняя суть сыгранных персонажей, их психологическая многомерность.
Всего Донатас Банионис сыграл более чем в 50 фильмах. Среди сыгранных актером ролей - и трагедийные образы, и комедийные, классические и современные, образы гротескные и глубоко психологические, живущие в разных эпохах, разных странах. Но стиль игры актера, его манера наиболее полно, пожалуй, выражается словами литовского режиссера Витаутаса Жалакявичуса: "Баниониса называли "интеллектуальным" актером... Банионис - и глубоко чувствующий, лепящий образ "вовнутрь". Он строит интерьер души. Строит лабиринты познания... Его перевоплощения не требуют от него каких-либо психологических переустройств. Его внешность - внутри. Его лицо - внутри. Оно соткано из эмоций".
В фильмах "Красная палатка" (1969), "Гойя, или тяжкий путь", "Бетховен - дни жизни" актеру довелось сниматься со звездами мирового кинематографа: Питером Финчем, Шоном Коннери, Клаудией Кардинале, Марио Адорфом и др. Донатас Банионис работал с ведущими отечественными и зарубежными режиссерами: В.Жалакявичусом, Г.Козинцевым, М.Калатозовым, С.Кулишом, М.Швейцером, А.Тарковским, К.Вольфом, Х.Земаном.
Помимо упомянутых выше картин, актер снялся в фильмах: "Хроника одного дня" (Донатас, 1964), "Марш! Марш! Тра-та-та" (Майор Чертополох, 1965), "Берегись автомобиля" (1966), "Маленький принц" (1966), "Операция "Трест" (1967), "Король Лир" (герцог Олбэнский, 1970), "Командир счастливой "Щуки" (1972), "Открытие (рукопись академика Юрышева)" (1973), "Бегство мистера Мак-Кинли" (Мак-Кинли, 1975), "Жизнь и смерть Фердинанда Люса" (Фердинанд Люс, 1976), "Вооружен и очень опасен. Время и герои Брет Гарта" (1977), "Сумка инкассатора" (1977), "Кентавры" (Президент, 1978), "Цветение несеяной ржи" (Петрушонис, 1978), "Особых примет нет" (1978), "Территория" (Илья Чинков, 1979), "Клуб самоубийц, или приключения титулованной особы" (Председатель, 1979), "Андрюс" (Раупленас, 1980), "Факт" (1981), "Детский мир" (Распоркин, 1982), "Никколо Паганини" (1982), "Извините, пожалуйста" (1982), "Змеелов" (Митрич, 1985), "Грядущему веку" (1985), "Крик дельфина" (Бар-Матай, 1986), "Загон" (1987), "На исходе ночи" (1987), "13-й апостол" (1988), "Депрессия" (1991), "Пьющие кровь" (1991), "Семь дней после убийства" (1991), "Ятринская ведьма" (1991), "Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастических рассказах" (1994) и др.
Одной из последних ролей Донатаса Баниониса в кино стала роль Старика в литовско-французской картине "Двор" (1999), представленной во внеконкурсной программе Каннского фестиваля. Несмотря на многочисленные работы в кино, особенно в 60 - 70-е годы, Донатас Банионис никогда не порывал с театром. В 1980 году после ухода на пенсию Мильтиниса возникла угроза самому существованию Паневежисского театра - некому было ставить спектакли, актеры не репетировали... В этих условиях Донатас Банионис был назначен главным режиссером, приняв на себя, помимо проблем творческого характера, и весь груз чисто хозяйственных проблем - репертуар, подготовка к гастролям, пополнение труппы. В эти же годы Донатас Банионис окончил Государственную консерваторию Литовской ССР (1982-1984).
Д.Ю.Банионис руководил театром вплоть до 1988 года. За это время были поставлены несколько новых спектаклей: "Амадей", "Три мешка сорной пшеницы", "Вечер". Позже на сцене театра были поставлены "Три сестры" А.П.Чехова, "Бидерман и поджигатели" М.Фриша, "Рыжая кобыла с колокольчиком" И.Друцэ, "Вино из одуванчиков" Р.Брэдбери и др.
Среди последних работ актера - роли, сыгранные в спектаклях 90-х годов: Швитер ("Метеор" Фр.Дюренмата, реж. Петер Стойчев, Швейцария), Варавин ("Смерть Тарелкина" А.В.Сухово-Кобылина, реж. С.Варнас), Лебедев ("Иванов" А.П.Чехова, реж.Э.Марцевич), Старик ("Миндаугас" Ю.Марцинкевичюса, реж. И.Бучене, 1994), Норман ("На Золотом озере" Е.Томпсона, реж.Р.Банионис, 1996), Ч.Чейни ("Круг" С.Моэма, реж.Р.Банионис, 1996), Эндрю ("Любовные письма" А.Гарни, реж.Р.Банионис, 1997), Гранд-Скубик ("Самоубийца" Н.Эрдмана, реж.А.Поцюнас, 1998), "Дальше тишина" (2000) и др.
Донатас Банионис - Народный артист Литовской ССР (1973), Народный артист СССР (1974), почетный гражданин города Паневежис (1999).
Донатаса Баниониса можно смело назвать трудоголиком. Все свое свободное время он посвящает чтению, работе над текстами. Среди актеров выделяет Е.Лебедева, И.Смоктуновского, О.Борисова, А.Фрейндлих. Один из самых любимых фильмов - "Андрей Рублев" А.Тарковского. Живет в городе Паневежисе.

Автор: Ольга Егошина
Сайт: People's History

Да и в какой газете был бы опубликован, к примеру, его рассказ, как незадолго до свадьбы его вызвали в высокий партийный кабинет и объяснили, что, беря в жены дочь "врагов народа", он делает ошибочный шаг, который непременно отразится на его артистической карьере. К счастью, не отразился. Сегодня Донатас Банионис - руководитель того самого театра, где сделал первые шаги на сцене. И продолжает жить в Паневежисе, где давно стал гораздо больше, чем "почетный гражданин".
- Вы всю жизнь, почти 60 лет, проработали в одном театре. Даже став знаменитым, так и остались актером небольшого провинциального города. Неужели вам никогда не хотелось перемен?
- Не так давно мы с женой отпраздновали золотую свадьбу. Видимо, постоянство - вообще присуще моему характеру. В Паневежский театр я пришел 17-летним самонадеянным мальчишкой. Я заканчивал курс в керамической школе, когда мой друг рассказал, что есть такой замечательный режиссер Юозас Мильтинис, недавно приехавший из Парижа, он набирает труппу, и мне надо с ним познакомиться. В Париже он учился у Шарля Дюллена, его друзьями были Барро, Рено, Пикассо, Вилар. Как многие западные интеллектуалы, он был левым. Он хотел создать в Литве современный европейский театр. Но слишком поздно понял, заложником каких политических игр стал.
Театр в Паневежисе открылся в марте 1941 года, я вступил в труппу 1 июня. А 22 июня началась война. Пришли немцы. Кстати, немецкий комендант оказался образованным и любящим театр человеком. Через свои каналы он доставал для Мильтиниса из Франции вино и кофе, без которых тот просто не мог жить, поглощал их литрами. Потом пришла Красная армия. И это тоже была судьба: Мильтинис застрял в Паневежисе. Ему было тридцать лет, когда он набрал труппу из 16-17-летних мальчишек без всякого театрального образования и начал их учить с азов. За всю свою жизнь он не принял в театр ни одного профессионального актера, ни одного выпускника консерватории или театральной школы. Только учеников, прошедших его студию.
Расписание театральной жизни строилось так: теоретическая подготовка, а потом репетиции. Так мы учились. Я учился сразу перед публикой, учился по реакции публики и замечаниям режиссера. И каждую неделю, во вторник, должно быть обсуждение твоей жизни - что ты сделал за эту неделю, хорошо прожил или плохо.
- Вы имеете в виду обсуждение творческой жизни?
- У нас не делилось: личная жизнь, творческая жизнь. Если ты, к примеру, полюбил девушку - уходи из театра. Так было. Два наших актера в 43-м году ушли, потому что он запретил им жениться. Они полюбили друг друга, оба молодые, по двадцать лет. Мильтинис увидел, что у них любовь, и сказал: "В моем театре семьи не будет, потому что муж будет защищать жену, жена мужа, и начнутся интриги. Один пусть уходит". Оба ушли. Потом еще раз история повторилась - труппа была молодая: Позже он, правда, смягчился. Да и при советской власти он уже никого выгнать не мог. Он был на моей свадьбе и стал крестным отцом моего сына.
Для Мильтиниса самое главное - не твое ремесло, не твоя профессия, а ты сам, твоя личность. Он заставлял нас учить иностранные языки. Показывал, как ведут себя в ресторане, как носят смокинг. Он много нам рассказывал о современной живописи, музыке, кино. Когда мы первый раз выехали на гастроли в 1948 году, водил всю труппу по Питеру и говорил об архитектуре. Тогда же мы смотрели все лучшие спектакли: "Три сестры" во МХАТе, "Учитель танцев" с Зельдиным в ЦАТСА, товстоноговскую "Оптимистическую трагедию": Позже смотрели гастроли Брука.
В его театре я не играл, я учился. Я думаю, что актер в идеале всегда должен чувствовать себя немного учеником рядом с режиссером. Конечно, мне не раз предлагали перейти в другой театр, но я думал: а что я там найду? Сейчас знаю: хорошо, что я не пошел в другой театр. Здесь моя судьба, как видите, сложилась.
- Когда Мильтиниса по политическим соображениям убрали из театра, труппа за него заступилась?
- Его уволили в 1954 году, тогда министром культуры Литвы стал бывший гэбэшник. Мильтиниса уволили за космополитизм, за французские мысли, за свободу: До пятьдесят четвертого года у нас в театре не было ни одного коммуниста, не было обязательной партячейки. На пять лет Мильтинис был отлучен от театра. "Макбета" он ставил нелегально, на афише его фамилии не было. Он тайком приезжал в театр. Тогда три человека вступили в партию и создали первую парторганизацию. А в 59-м до Литвы наконец дошла оттепель. Министром культуры стал очень прогрессивный старый человек, литовец, композитор, музыкант. И Мильтиниса вернули. Вернули с условием, что коммунистическая организация театра не будет позволять ему проповедовать космополитические идеи. Так и сказали: "Берете на себя ответственность, ребята, чтобы Мильтинис не шел против компартии". Потом, слава Богу, Наташа Крымова из Москвы приехала, посмотрела спектакль и написала статью в журнале "Театр", и тогда все местные чиновники сказали: ах, Москва считает, что Мильтинис - это хорошо, тогда мы согласны: И нам открыли "зеленый свет". За ту статью я благодарен до сих пор.
- Мильтинис рассказывал, что во время репетиций вы иногда буквально заболеваете, даже приводил случай, когда, репетируя "Там, за дверью", вы обратились к режиссеру: "Я больше не могу, я умру:" Что для вас самое сложное в создании роли?
- Уже не помню, что я тогда сказал. Ну умер бы я - не знаю. Я раньше все время критиковал Станиславского. Когда сам был молодой, то думал, что Станиславский устарел. Сейчас думаю, что он не устарел ни насколько. Все равно, высшее в театре - живой человек на сцене. Как этого достичь? Это очень сложно. Метафоры, символы - все это легко, это из одного спектакля в другой переходит, а вот живого человека сыграть - это надо очень мучиться.
Образы, как всякие живые существа, рождаются и умирают, и тут ничего не поделаешь. Даже самые великие актерские создания. Я помню, познакомившись со Смоктуновским на съемках "Берегись автомобиля", я написал ему, что хочу приехать посмотреть его князя Мышкина - роль, о которой ходили легенды. И он мне ответил письмом, где объяснял, что приезжать не стоит. В роли уже появились штампы, и я увижу только тень того Мышкина. Я не поехал. Но теперь думаю, что, может быть, Смоктуновский поскромничал.
- Какие актеры стали для вас эталоном профессии?
- Долго перечислять придется. Игорь Ильинский и Лоренс Оливье. Евгений Лебедев, Иннокентий Смоктуновский, Олег Борисов, Мэрил Стрип, Джейн Фонда, Джек Николсон. Или вот Алиса Фрейндлих. Я смотрю на нее и думаю: вот это да! Дай мне Бог, чтобы хоть немножко так играть, как она играет. Я понимаю все, что она делает, но как она это делает, я не знаю, мне виден только результат. Очень много замечательных актеров, на которых смотришь и думаешь: мне бы так! Актеры-личности. Я часто повторяю, что в актерской профессии, как ни в какой другой, в создаваемом образе виден его создатель. Тебе некуда спрятаться. Так или иначе, ты, твой внутренний мир присутствуют в сыгранных тобой ролях.
- Мильтинис рассказывал, что во время репетиций вы иногда буквально заболеваете, даже приводил случай, когда, репетируя "Там, за дверью", вы обратились к режиссеру: "Я больше не могу, я умру:" Что для вас самое сложное в создании роли?
- Уже не помню, что я тогда сказал. Ну умер бы я - не знаю. Я раньше все время критиковал Станиславского. Когда сам был молодой, то думал, что Станиславский устарел. Сейчас думаю, что он не устарел ни насколько. Все равно, высшее в театре - живой человек на сцене. Как этого достичь? Это очень сложно. Метафоры, символы - все это легко, это из одного спектакля в другой переходит, а вот живого человека сыграть - это надо очень мучиться.
Образы, как всякие живые существа, рождаются и умирают, и тут ничего не поделаешь. Даже самые великие актерские создания. Я помню, познакомившись со Смоктуновским на съемках "Берегись автомобиля", я написал ему, что хочу приехать посмотреть его князя Мышкина - роль, о которой ходили легенды. И он мне ответил письмом, где объяснял, что приезжать не стоит. В роли уже появились штампы, и я увижу только тень того Мышкина. Я не поехал. Но теперь думаю, что, может быть, Смоктуновский поскромничал.
- Какие актеры стали для вас эталоном профессии?
- Долго перечислять придется. Игорь Ильинский и Лоренс Оливье. Евгений Лебедев, Иннокентий Смоктуновский, Олег Борисов, Мэрил Стрип, Джейн Фонда, Джек Николсон. Или вот Алиса Фрейндлих. Я смотрю на нее и думаю: вот это да! Дай мне Бог, чтобы хоть немножко так играть, как она играет. Я понимаю все, что она делает, но как она это делает, я не знаю, мне виден только результат. Очень много замечательных актеров, на которых смотришь и думаешь: мне бы так! Актеры-личности. Я часто повторяю, что в актерской профессии, как ни в какой другой, в создаваемом образе виден его создатель. Тебе некуда спрятаться. Так или иначе, ты, твой внутренний мир присутствуют в сыгранных тобой ролях.
- Сейчас часто говорят, что век режиссерского своеволия в театре завершается, что режиссер-диктатор стал мешать развитию театра, что будущий век станет веком возвращения театра Актера. Вы разделяете эти взгляды?
- Я думаю по-другому. Самые лучшие роли и в кино, и в театре, какие у меня были, сделаны режиссерами... Я говорю сейчас честно и без всяких преувеличений. Если бы не было Витаутаса Жалакявичюса, то я бы не сыграл в "Никто не хотел умирать". Я не всегда понимал, какие задачи ставил себе в "Солярисе" Андрей Тарковский. Но всегда старался выполнить то, что он от меня требовал. И не разочаровался фильмом.
Я сыграл в театре чуть больше ста ролей, из них, дай Бог, десяток хороших. А в кино - около пятидесяти, и из них хороших пять-шесть. И все эти мои получившиеся роли сделаны вместе с режиссерами.
- А как вы принимаете сегодняшний театр?
- Поймите, я не против зрелищности в театре. В "Макбете", одном из лучших своих спектаклей, Мильтинис использовал очень сложную световую партитуру. В то время еще не было диапроекторов, и рисовали на целлофане. Когда свет выключали, двое рабочих сцены быстро меняли картинки. Тогда еще компьютеров не было. И три человека с этими реостатами работали, держа перед собой текст. Была разработана уникальная световая партитура. Но все эти колебания света, цвета, когда красным высвечивались руки убийцы, существовали только как рамка. Главным был мятущийся, нервный, философский Макбет Регимантаса Адомайтиса.
А сейчас спектакль строят, как чередование картинок: одна картинка, другая. И актер - только деталь оформления. Еще одна виньетка. Дым, дождь, огонь, вода, лед. Трюк, трюк, еще трюк. И тогда на Гамлета можно позвать любого парня с улицы, потому что все равно, кто его играет. И, конечно, в таком случае актерской профессии не надо.
Никогда еще театр не подходил так близко к цирку, как сейчас. Что ж, если это нравится, если это нужно, пусть будет. И только старый дурак Банионис что-то переживает и повторяет, что в театре все равно важны "слова, слова, слова":
Мы находимся в конце великой театральной эпохи. Уходят ее последние могикане. Стрелер, Гротовский, а еще раньше - Эфрос, Товстоногов: Возвращаясь к вашему вопросу о защите актеров от режиссеров, могу сказать - скоро нас не от кого будет защищать.

Автор: Ольга Журавлева
Сайт: Аргументы И Факты
Статья: Донатас Банионис не любит фильмы, собак и грибы

Фото: Владимира Бертова
Настоящий разведчик
— РОЛЬ Ниро Вульфа, проницательного детектива-домоседа, вам интересна?
— Нет. Здесь нет ни драматургии, ни искусства.
— Почему же снимаетесь?
— А вы думаете, что все 65 фильмов, в которых я играл, меня удовлетворили? Таких наберется всего-то пять-шесть.
— Какие из них вы любите?
— Я не люблю их, как, впрочем, не люблю грибы и собак. Я жену люблю.
— Хорошо. Тогда какие выделяете?
— Те, которые были трудными для меня или неожиданными, когда сомневался в успехе, а он пришел. Таким стал «Никто не хотел умирать» — мой третий фильм у Жалакявичюса. «Гойя» открыл для меня, что такое художник, насколько он должен быть независимым от власти, церкви. «Солярис» вошел в хрестоматии всего мира. Фильм «Приключения принца Флоризеля» был неожиданным поворотом в моих ролях. А «Мертвый сезон» неожиданно оказался удачным. Потому что поначалу меня снимали с роли, сказали, что никакой я не советский разведчик: некрасивый, невысокий. А советский разведчик должен быть сразу виден, выделяться из массы. Но потом восстановили только потому, что меня отстояли Михаил Ромм и непосредственно прототип моего героя, он тоже был небольшого роста, лысый и совсем не похож на Кадочникова.
— Но вот сейчас, когда все увидели бывшего разведчика Путина, наверное, сомнений нет, что в «Мертвом сезоне» все сделано верно?
— Компетентные люди говорили мне, что Путин выбрал профессию, посмотрев «Мертвый сезон». Я был у него в прошлом году в Кремле, и мы перебросились несколькими словами и об этом тоже.
В ожидании личностей
— НА ВАШ взгляд, качество сегодняшнего российского кино упало?
— Да, как и всего кинематографа. Посмотрите, кому сейчас дают «Оскар». Что, «Титаник» — это фильм?
— Но весь мир рыдал?
— Значит, планка упала, это уже не Феллини, не Жан Габен, не Джульетта Мазина. И в России тоже актеров и режиссеров подобного уровня нет. Ведь десятки лет назад чуть ли не каждый год появлялось несколько выдающихся работ. А сейчас? Особенно меня потряс «Сибирский цирюльник». Если это считается достижением российского кинематографа? Что тут говорить! Для кого-то, наверное, это, как и «Титаник», — вершина, но это не мое кино.
Приведу пример из жизни. Недавно один молодой человек говорит мне: «Что там ваш Бах или Моцарт — сидишь, скучаешь. А у нас приходишь на стадион — и десять тысяч наших ребят рядом, и там играют, и ты кричишь вместе с ними! Вот это искусство!»
Сейчас идет культурный спад. Личностей нет. Но они должны родиться.
— Для многих ваша фамилия до сих пор неразрывно связана с двумя другими звездами — вашими земляками кино — Адомайтисом и Будрайтисом…
— Будрайтис удалился из кинематографа в дипломатию — работает в посольстве Литвы в Москве советником по культуре. Ему сложно, он как дипломат не может сниматься. Адомайтис по-прежнему снимается в кино в Литве, в России и других странах.
— Ваш отец делал попытку уехать из страны в Бразилию. У вас не было желания покинуть Литву?
— Мой отец был человеком авантюристического склада, не мог сидеть на месте. Он всегда хотел быть кем-то большим, чем был на самом деле. А в Бразилию поехал искать счастье. Договорился с матерью, что потом заберет нас к себе. Но его выслали из страны как неблагонадежного, и он вернулся в Литву.
У меня же никогда не возникало желания эмигрировать. Может быть, если бы я не бывал так часто за границей, думал бы, что там — рай. Но я только в США 7 раз был. Мне предлагали остаться в Америке, но что я мог там делать? На «Голосе Америки» или на заводе работать, в эпизодах сниматься? Но у меня лицо не такое колоритное, чтобы меня взяли хотя бы на эпизодическую роль. И я не остался. Не скажу, что такой я уж патриот, но мне в тот момент была важнее родина.
Автор: Юлия ШИГАРЕВА
Сайт: Аргументы И Факты
Статья: Я не привык к богатству

Фото: Сергей ИВАНОВ
АКТЕРУ Донатасу Банионису — 80. Верится в это с трудом. В 80 лет, как правило, знаменитости сидят дома в уютном кресле и пишут мемуары. А Банионис играет в двух театрах — в Вильнюсе и Паневежисе, ездит на гастроли, снимается. Одна из последних его ролей в российском кино — проницательный сыщик Ниро Вульф в сериале «Ниро Вульф и Арчи Гудвин» по детективам Рекса Стаута. Но в отличие от своего героя — любителя красивой жизни, вкусной еды и редких орхидей — Банионис к деликатесам и растениям абсолютно равнодушен. За цветами в доме ухаживает его жена Она, а Донатас Юозович любым видам отдыха предпочитает чтение.
СЕЙЧАС большое семейство Банионисов (Донатас с супругой, его сын Раймундас с женой и двумя дочерьми) обживает новую квартиру в центре Вильнюса. Когда-то этот район называли «Шанхай» — здесь теснились деревянные дома с сараями и сарайчиками, теплицами, парниками. А теперь гордо высятся небоскребы из стекла и металла — городская мэрия, современный торговый центр. И «Шанхай» потихоньку превращается в один из престижных районов литовской столицы.
— Вы окончательно перебрались из Паневежиса в Вильнюс?
— Почему же! В Паневежисе у нас осталась большая квартира — за ней сейчас соседи присматривают. Зимой отопление стоит дорого, а летом она нам обходится всего в 30 литов в месяц. Это копейки! Поэтому я не хочу ее продавать. Ведь я — почетный гражданин Паневежиса, приезжаю туда играть в театре, да и другие дела находятся. Что же я, в гостинице останавливаться буду?
Невезучий счастливчик
— 80 ЛЕТ — это дата! Вы к юбилеям относитесь как к неизбежному злу или как к поводу вспомнить все самое лучшее, что было, пригласить старых друзей?
— Я не придаю юбилеям такого значения, как это делают другие. Внимание ко мне говорит лишь об одном — значит, то, что я все эти годы делал, получило какой-то отклик у зрителей. Если актер или художник всю жизнь работает и никто этого не замечает — жаль. Ведь искусство создается не для себя — хочется передать свои мысли другим.
— Вам это, видимо, удалось. А вы вообще пытались подвести итоги: что получилось и что не получилось в жизни?
— Нет, я не люблю анализировать. А что касается того, как сложилась моя актерская судьба… Я с детства любил играть. В школе уже с первого класса выступал в представлениях на Пасху, на Рождество. А еще я очень любил ходить в кино. Правда, семья наша была бедной, денег на билеты не было, но я все равно находил возможности проникнуть в зал.
Но о том, чтобы стать актером, мог только мечтать. Заплатить за учебу в гимназии мои родители не могли. Поэтому отец решил, что после средней школы мне надо поступать в ремесленное училище. Хотя в итоге оказалось, что мне повезло. Отец хотел отдать меня в слесари — это гарантировало стабильный заработок. Но там уже не было мест, зато в керамической школе оставалась одна вакансия. Туда я и попал.
— Знания, полученные в керамической школе, вам потом в жизни пригодились?
— Да. Когда я был художественным руководителем театра кукол, головки куклам я лепил сам. А посуду — нет, не создавал. Для этого же надо иметь специальный станок, печь для обжига.
Но из-за невозможности получить нужное образование моя любовь к актерству меньше не стала. У меня был друг Вацлавас Бледис, и мы с ним в нашем училище организовывали разные выступления. А в те годы при литовской Палате труда (это что-то типа профсоюзов) в Каунасе создавался любительский театр. Мы решили попытаться туда поступить. Друга приняли, а я не прошел по возрасту. Мне было всего 14 лет, так что меня даже слушать не стали. И снова помогла судьба. Шел 1939 год, в Литву из Франции, где уже начиналась война, вернулся Юозас Мильтинис. Мильтинис был очень крупной фигурой. Он учился у Шарля Дюллена, среди его друзей были Жан-Луи Барро, Пикассо. Советская власть, пришедшая тогда в Литву, решила, что Литве нужен новый театр. И Мильтинис, будучи тогда безработным, согласился возглавить театр, созданный на основе того самого любительского объединения. Но в Каунасе свой театр уже был, в Вильнюсе — тоже, Клайпеду к тому времени заняли немцы. Выбрали Паневежис, куда Мильтинис и его труппа и уехали.
В мае 1941 года они вернулись в Каунас показать первые постановки. Мой друг привел меня к Мильтинису, познакомил, сказал, что я тоже очень хочу быть актером и способен играть. Мильтинис пригласил меня на прослушивание. Мы поговорили, я ему понравился, и он сразу же предложил: «Завтра мы заканчиваем гастроли, садись с нами в автобус и едем в Паневежис».
Отец мой, надо заметить, был настроен весьма скептически. Какой из меня артист? Вот Качалов или Станиславский — это да! Но все же отпустил меня. Мачеха дала мне постельные принадлежности, и я уехал в Паневежис. Меня приняли в театр 1 июня 1941 года актером-кандидатом, дали комнату в общежитии, зарплату. Первые несколько дней мне было и весело, и грустно. Паневежис — маленький городок, а я привык жить в столице. Я ходил на уроки, которые устраивал Мильтинис, — он учил нас по своей актерской системе, которую привез из Парижа.
А 22 июня началась война. Поменялось все! Немцы пришли в Литву. Надо было готовить другие спектакли для другой публики. И мы решили поставить литовские пьесы. Мне дали главную роль в спектакле «Поросль» — одного из школьников, Ясюса, парня из бедной семьи. Ясюсу должно было быть 16 лет, а мне — 17. Мне даже играть не нужно было — я просто жил на сцене. Этот спектакль имел большой успех.
В 1947 году мы первый раз поехали в Ленинград. Для меня это было чудо — мы каждый день ходили в Эрмитаж. Мильтинис прекрасно знал Лувр, он сравнивал Эрмитаж и Лувр, рассказывал нам об истории культуры. В Ленинграде мы увидели «Женитьбу Белугина». Спектакль очень понравился Мильтинису. Он решил поставить это у нас. Главную роль дали мне — и опять успех. Потом был Павка Корчагин в «Как закалялась сталь». Я до сих пор ценю эту роль. Ведь произведение-то очень глубокое (если отбросить идеологию). Павка Корчагин — это тоже я, это моя судьба. И для меня он остается героем.
А в начале 60-х Мильтиниса выгнали из театра — за то, что у нас не было ни одного партийного (включая и самого Мильтиниса). И за то, что работали мы совсем не так, как требовал соцреализм. Мильтинису запретили приходить в театр, но он все равно ставил пьесы. Правда, под чужой фамилией. Он поставил «Гедду Габлер» Ибсена — спектакль, который стал сенсацией.
— Как вас жизнь баловала! У вас всегда все так успешно шло?
— Какой же это успех! В гимназию-то я не попал, остался недоучкой. И ремесленную школу я не закончил. Нужно было сдавать экзаменационную работу — кофейный сервиз. Я его сделал, обжег, но глазурью покрыть не успел — надо было ехать с театром Мильтиниса в Паневежис. И в театр меня с первого раза не приняли. Разве это успех?! Просто все эти неудачи давали мне возможность двигаться дальше. Я вообще считаю, что ты ничего не сделаешь, если обстоятельства не помогут тебе. Надо было всему так совпасть — и советская власть должна была прийти в Литву, и Мильтинис — вернуться из Франции, и мой друг — поступить к нему в театр, — чтобы в итоге я оказался на сцене.
«На пастора не похож!»
— А В КИНО у вас все шло так же гладко, как в театре?
— О моей кинокарьере можно серьезно говорить только после фильма «Никто не хотел умирать», который снял Жалакявичюс. Мы хотели рассказать, что на самом деле происходило в Литве в те годы, почему люди уходили в лес.
— А почему они уходили в лес, становились «лесными братьями»?
— Потому что «лесные братья» были уверены, что они сражаются за независимость Литвы. В фильме есть сцена, где главный герой — Бронюс — разговаривает с «лесными братьями»: «Зачем вы идете в лес, убиваете людей? Ведь эти смерти бессмысленны. Поймите — советская власть пришла на века. Рано или поздно она победит во всем мире. Вам это ясно? Так зачем же тогда убивать?» Но история показала, что правы-то оказались те, кто уходил в лес.
— А вы тоже думали, что советская власть пришла на века?
— Я, как в том анекдоте, тоже думал, что ничего вечного нет, кроме дружбы СССР и ГДР (смеется). Нет, конечно, не думал. История — от древних греков и римлян до наших дней — показывает, что мир бесконечно меняется. Так и с советской властью. Я знал, что рано или поздно она рухнет.
— Отношение к вам литовцев не изменилось после «Никто не хотел умирать»? Ведь по сюжету ваш герой сражается с «лесными братьями».
— Нет, никакого негативного отношения ко мне не было. Правда, некоторые критики написали, что картина в целом хорошая. Но есть в ней одна неудача — роль, которую сыграл Банионис. Но я даже расстроиться особо не успел, потому что буквально через два дня на Всесоюзном кинофестивале в Киеве мне присудили приз за лучшую мужскую роль именно за «Никто не хотел умирать». А узнал я об этом совершенно случайно. Иду я по улице в Вильнюсе, и вдруг один мой знакомый бросается ко мне со словами: «Ой, Донатас, поздравляю! Ты получил главный приз!» Я думаю про себя:»Знает ведь, что мне и так трудно. Так зачем еще и издеваться?» А на следующий день я прочел в газетах, что это была совсем не шутка.
— Говорят, что Владимир Путин выбрал профессию внешнего разведчика из-за того, что ему очень понравился ваш Ладейников из «Мертвого сезона». Это тоже шутка или правда?
— Это правда. Но впервые я об этом узнал не от самого Путина. В какой-то программе его бывшая учительница рассказывала, что Владимир Владимирович решил стать разведчиком после того, как посмотрел «Мертвый сезон». И когда в 2001 году я был в составе литовской правительственной делегации в Москве в Кремле, я был представлен господину Путину. И тогда я спросил его об этом. Он засмеялся и сказал: «Было дело».
А ведь в «Мертвом сезоне» меня и вовсе чуть не сняли с роли, а фильм пытались запретить. Честно скажу, я с самого начала сомневался в том, что меня утвердят на роль Ладейникова — я же не Кадочников и не Тихонов. Говорят, на эту же роль пробовался Олег Видов, который позже уехал в Америку. И когда меня вызвали в Ленинград на пробы, я решил, что меня просто используют в качестве «подставки». Бывает, все уже давно решено, но на пробы все равно вызывают нескольких актеров, чтобы потом на художественном совете сказать: «Вот, мы пробовали разных, но наш кандидат оказался лучше всех». Но поехать я согласился. Думал, раз на роль не утвердят, так хоть дорогу до Ленинграда оплатят, а я там в Гостином Дворе запчасти для своей машины куплю.
На роль меня утвердили — как выяснилось, никаких сильных конкурентов у меня не было. А в середине съемок работу остановили, а меня пытались снять с роли. Сценаристы пожаловались директору фильма, что Кулиш снимает не героическую эпопею, а фильм про простого человека. И что вообще-то советский разведчик должен быть высоким, красивым, сероглазым. А Банионис… Ну какой же он идеальный герой? Однако за меня заступились Конон Молодый, прототип моего героя, и Михаил Ромм. Конон Молодый сказал: «Я ничего не знаю про кино. Я знаю про жизнь. То, что снято Кулишом, и есть настоящая жизнь. Если это вам не нравится, ваше дело. Но я считаю, что Банионис должен играть дальше».
Фильм мы закончили, и после съемок Савва честно сказал мне: «Скорее всего, «Мертвый сезон» положат на полку». Но в прокате он имел сумасшедший успех.
— Роли в «Мертвом сезоне» и в «Никто не хотел умирать» принесли вам славу. Это была серьезная работа. Но почему вы согласились сыграть пастора в «Берегись автомобиля» у Рязанова?
— Я в тот момент ни разу не снимался в России. И ко мне в Литву приехал второй режиссер картины, чтобы пригласить на роль священника из Прибалтики, который покупает у главного героя краденую «Волгу». Ни Рязанов, ни его ассистенты меня до этого не видели — знали лишь, что я хороший актер, призы на фестивалях получал.
Уже была назначена дата съемок, мы сели в самолет и полетели в Одессу. Приходим в гостиницу, там сидят Брагинский, Рязанов и Смоктуновский. И я вижу, что у них на лицах написано такое разочарование! Оказалось, что на своего персонажа я нисколечко не похож. Пастор должен был быть высоким, тощим, светлоглазым. А я — сами видите, какой… Но деваться им было некуда — завтра уже съемки и искать высокого тощего прибалта некогда. Так что на меня надели очки, чтобы не был виден цвет глаз, и отправили на съемочную площадку. И роль в итоге получилась.
А согласился я потому, что очень хотел посмотреть на Смоктуновского и поработать с Рязановым, которого я знал как очень хорошего комедийного режиссера. И Иннокентий Смоктуновский был очень приятным человеком. Правда, меня удивила одна его черта. Когда в первый день работы мы пошли обедать в столовую, он надел на лацкан пиджака значок лауреата Ленинской премии. И все вокруг шептали: «О! Смотрите! Смоктуновский!»
Я очень хотел посмотреть «Идиота», где он играл князя Мышкина. Но он прислал мне письмо с отказом: «Не приезжайте! Я уже не тот Мышкин, что был раньше». Так я этот спектакль и не увидел.
— И раньше, и сейчас люди едут на Запад в поисках лучшей доли. Эмигрировали Любимов, Тарковский и прочие, прочие…
— Я не считаю, что Тарковский поступил правильно, уехав за границу. Там он снял довольно вторичное кино — я имею в виду «Жертвоприношение». Не было в нем той глубины, того смысла, которые были заложены в «Андрее Рублеве» или «Ивановом детстве».
После премьеры «Соляриса» нас с Тарковским пригласили в гости к Феллини. Андрей начал объяснять, что он не может жить и работать в СССР, потому что здесь ему не дают делать то, что он хочет. И Феллини тогда сказал ему: «А ты думаешь, что я могу делать все, что захочу? Нет! Я сперва должен был сделать другой фильм, чтобы получить деньги на «Амаркорд». Как же Тарковскому не давали делать то, что он хотел?! Он только «Сталкера» переснимал дважды. Да кому еще в советские времена позволили бы сделать такое? Возможно, Тарковский не сам решил уехать из СССР — его уговорили родные.
Из Литвы тоже бежал народ в Америку — в 1943–1944 годах. Бежали потому, что боялись большевиков. Пытался бежать и я, но не успел — границы закрыли. Так что в США я впервые попал в 1980 году — в Чикаго существует большая литовская диаспора. Конечно, они жили богаче, чем мы, хотя бежали из Литвы в одних рубашках. Но какой ценой им это богатство далось! Они выезжали на работу в 5 утра, возвращались домой, валясь с ног от усталости, выпивали стакан виски — и спать. И так — из года в год. Кто-то стал инженером, кто-то работал на заводе по производству жевательной резинки или кока-колы. И никому из них не удалось стать актером. А ведь среди тех, кто уехал, были очень талантливые люди! Самое большее, что они смогли сделать, — это устроиться дикторами на «Голос Америки». Мне тоже предлагали там работу, но я отказался.
Посмотрел я на это и понял: как хорошо, что мне тогда не удалось убежать. Ну купил бы я автомобиль на несколько лет раньше, был бы у меня дом вместо квартиры. Но меня богатство никогда не интересовало — не привык я к нему. Отец у меня был портной, простой ремесленник. Да, у литовцев в Америке было больше денег, но жизнь духовная была богаче у меня!
«Хочется быть свободным»
АНЕКДОТ в тему: сидят два мужика на съезде колхозников в Кремле, разглядывают сидящих в президиуме партийных боссов. Один другого толкает в бок и говорит: «О! Смотри! Это точно он!» — «Да нет! Не похож!» — отвечает другой. «Как не похож! А волосы, а брови!» Так они проспорили до перерыва. В перерыве подходят они к тому, кто сидел в президиуме, и спрашивают: «Как твоя фамилия?» — «Я — генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич…» — начинает отвечать мужчина, но один из спорщиков его перебивает: «Я же говорил — не он, а ты все: «Банионис! Банионис!»
На самом деле с Брежневым я встречался всего один раз. И встреча эта больше походила на анекдот. Мы сидели в Овальном зале на заседании Палаты Союза. Открывается дверь, и появляется Брежнев. Его в таком виде по телевизору никогда не показывали. Два охранника буквально поднесли его к креслу и посадили. Он оказался как раз напротив меня. Сидит, смотрит мне прямо в глаза и только рот открывает и закрывает. Я под этим взглядом все грехи свои вспомнил. В перерыве я тихонечко со своего стула сполз в сторону, смотрю — а Брежнев по-прежнему в одну точку смотрит и рот разевает. Но тут появились охранники и его унесли.
А с Горбачевым я встречался несколько раз. Мы (Марк Захаров, Тенгиз Абуладзе и я) летали в Нью-Йорк на выступление Горбачева на Генеральной Ассамблее ООН. Мне его речь понравилась, но я сидел и думал: «Ты ошибаешься! Ты не сможешь контролировать процесс, власть из своих рук ты уже выпустил!» Чувствовалось, что Горбачев очень хочет провести реформы, но сам он с этими реформами не справится.
Михаил Сергеевич приезжал в Литву, когда мы еще не были независимыми. Нас пригласили послушать его выступление. Один из наших профессоров выступил с ответной репликой, смысл которой сводился к следующему: «Мы хотим получить независимость». Горбачев даже не понял, о чем речь идет. «Так вы хотите независимости?» — переспросил он. И весь зал, а там было человек 500, хором ответил: «Да!» Он заметил меня и спросил: «Донатас Юозович, и вы за независимость?» Я кивнул в ответ.
Горбачев под свободой понимал лишь свободу идеологическую, что он ослабит влияние КПСС — и все будут довольны. Видимо, он просто был плохо информирован о том, что происходит в стране. Насколько глубоко это нежелание жить вместе.
— Несколько лет назад в наших СМИ прошло сообщение, что вы вынуждены были уволиться из театра, потому что в сегодняшней Литве быть пенсионером выгоднее, чем работать. Это правда?
— Я уволился не столько из-за денег. У нас в Литве одно время действовал закон (потом его отменили, так как он противоречил Конституции), согласно которому если ты работал, то тебя лишали пенсии. А я тогда только-только вышел на пенсию, которая приблизительно равнялась моей зарплате в театре. Пенсию мне дали хорошую — я же был художественным руководителем театра, народным артистом СССР. И я подумал: «Хорошо. Сейчас я откажусь от пенсии, но может получиться так, что мне ее никогда не вернут. Так что лучше уж я уйду из штата театра, но пенсию сохраню. Почему я должен отдавать то, что честно заработал?» Так что теперь я ничем не связан — могу и на гастроли ездить, и на съемки. Я могу себе позволить играть не потому, что нужно деньги зарабатывать, а потому, что мне интересна та или иная роль. Мне сейчас хочется быть свободным.
— И как вы распоряжаетесь своим свободным временем? Как любите отдыхать?
— У нас рядом с городом Рокишкис есть замечательный дом отдыха на берегу озера — мы туда ездим уже много лет. За нами там даже закрепили двухкомнатный номер. Как отдыхаю? Гуляю. Рыбачить я не люблю. Вернее, просто не умею этого делать, никогда не пробовал. Не понимаю, что в этом интересного — сидишь и смотришь на удочку. В огороде копаться — тоже не мое. И к грибам я достаточно равнодушен.
Раньше, когда мы ездили с гастролями по Литве, мы ходили за грибами. Не столько ради удовольствия, а просто чтобы чем-нибудь заняться. Мы обычно приезжали в какой-нибудь маленький городок, играли спектакль, ночевали тут же, в зале местного Дома культуры, а утром ехали в следующее местечко. Но целый день до вечернего спектакля делать нечего — не в клубе же сидеть. И мы с супругой шли за грибами. Ходили по несколько часов. И было неважно, нашел ты гриб или нет. Просто гулять по лесу — уже приятно.
Но больше всего я люблю читать. И единственное хобби мое — учиться. Я всю жизнь учился. И учился на пятерки и в школе, и в керамическом училище. Хотя аттестат зрелости я получил с третьей попытки. После войны, уже в 47-м году, я работал в театре и одновременно учился в вечерней школе. Экзамены на аттестат совпали по времени с гастролями. Я подал заявление министру просвещения Литвы с просьбой перенести мои экзамены на более поздний срок, но получил отказ. Тогда через три года я снова пошел в вечернюю школу, чтобы на сей раз довести дело до конца. У меня там даже случился конфликт с учителем алгебры. Я же учился не ради документа, а ради того, чтобы действительно получить знания. А так как в театре всегда было много работы — репетиции, спектакли, я просматривал учебники по алгебре, по физике на несколько разделов вперед, чтобы всегда быть готовым к урокам. И один раз преподаватель по алгебре — молодой парень — начал объяснять нам какую-то теорему и запутался. Я встал и сказал: «Извините, но вот здесь вы сделали ошибку!» Как он рассердился! И с тех пор стал ко мне придираться — по контрольным ставил одни четверки, хотя ошибок у меня не было. Но ему то моя орфография не понравится, то еще какие-нибудь огрехи найдет. За меня уже весь класс начал заступаться — сколько можно человека изводить. Но экзамены я все сдал на «отлично» и в 1953 году получил свой аттестат.
А еще я любил учить языки. Когда меня пригласили в Германию, то роль Бетховена я выучил за несколько дней и свободно говорил по-немецки.
— И последний вопрос: что надо делать, чтобы сохранить такую бодрость духа?
— Не знаю… Моя сестра на два года старше меня, а выглядит не хуже меня. Может быть, это досталось мне от папы и мамы, хотя они умерли достаточно рано. В Паневежисе наш дом стоял в парке, и зимой я каждое утро бегал на лыжах, а летом просто гулял. Ем я все подряд. До сих пор каждое утро принимаю контрастный душ — это закон. Так что никакого секрета нет. Видимо, это наше поколение такое крепкое.
Автор: Ольга Егошина
Сайт: Новые Известия
Статья: Моя внучка уже не понимает по-русски

– В Прибалтике русский язык практически вышел из употребления. Мало кто на нем говорит, мало кто его понимает. А у вас русский по-прежнему безукоризненный…
– Русский язык перестали преподавать в школе. Второй язык в Литве – английский. Раньше русский язык был обязательным: телевидение, кино, школа. Хочешь не хочешь – ты жил в этой языковой среде. А сейчас она пропала. Я учил язык не в школе, жизнь заставила… А вот, скажем, моя внучка, ей шестнадцать лет, уже ничего не понимает по-русски. «Спасибо» не знает, как сказать.
– Порвались не только политические связи, но ослабели и связи культурные. Ощущаете ли вы это в Литве?
– Сам я не могу жаловаться: у меня остались в России друзья. Остались и связи, рабочие и дружеские. Ко мне приезжают в гости, я часто выезжаю в Россию. Я, Адомайтис, Будрайтис – вот актеры, которые поддерживают связь с русским театром, русским кино. Но на нашем поколении, боюсь, все и заканчивается. Я приезжаю в Россию сниматься, приезжаю на театральные фестивали, на кинофестивали. Стараюсь не отрываться от русской культуры.
– Раньше над художниками стояли органы цензуры и мешали их работе. Сейчас цензуры нет, но почему-то расцвета талантов ни в театре, ни в кинематографе не наблюдается. Как вам кажется, в чем причина?
– Я думаю, тут целый комплекс причин. В литовском кинематографе последние лет пятнадцать можно назвать годами «безкартинья». Только несколько картин за эти годы. Сами понимаете, не слишком обнадеживающая цифра. Это первая причина. Мне кажется, что существует какая-то закономерность: искусство развивается волнами. Сейчас явный отлив. Иногда, простите, кажется, что современные режиссеры думают не головой, а чем-то, что между ногами. Я надеюсь, что это временное явление. Скоро лучшие начнут сопротивляться. Лучшие фильмы, лучшие спектакли всегда рождаются «на сопротивлении». Начальство хотело одного, а художники делали другое. Так получались фильмы Тарковского, Шукшина, Татарского, спектакли некоторых режиссеров.
– В одном из интервью вы сказали, что ваш учитель Юозас Мильтинис был очень жестким человеком и режиссером-диктатором. И после него вы не любили и не умели спорить со своими режиссерами.
– Я встретился с Мильтинисом, когда мне было семнадцать. Заканчивал курс в керамической школе, лепил горшки и посуду, когда мой друг сказал, что приехал из Парижа замечательный режиссер Юозас Мильтинис. Ему было тридцать лет. В Париже он учился у Шарля Дюллена, дружил с Барро, Пикассо, Виларом… Он учил нас не только театру. Он заставлял нас учить иностранные языки, показывал, как ведут себя за столом, как носят смокинг. Рассказывал о современной живописи, музыке. Когда мы в 1948 году поехали на гастроли в Россию, он водил нас по Питеру. Рядом с ним я всегда чувствовал себя учеником. И это было правильно.
Режиссеры, с которыми я сделал свои самые хорошие фильмы, были жестокими. И прежде всего Жалакявичюс. Какой у него был характер?! Ужас! Он говорил: «Нет! Плохо, Донатас!» У Тарковского тоже было странное отношение к актерам. Он почти ничего не объяснял. Обычно перед съемкой режиссер настраивает актеров: «Вот пришел твой враг, а это твоя любимая. Эта сцена о том-то, а здесь ты должен быть таким». Тарковский так не делал. В «Солярисе», например, действие происходит где-то в космосе. Только в конце и в начале фильма, где идут сцены с отцом, появляются уже какие-то «человеческие» эпизоды. В остальном – полная неясность. И Тарковский тоже говорит абстрактными словами. Я слушаю – и не представляю, как играть. Было трудно. Но я ему верил и оказался прав.
– Рассказывают, что вас очень трудно утверждали на роль в «Мертвом сезоне», но именно после нее к вам пришла всесоюзная слава...
– В кино была своя политика. Советского разведчика по канону должен играть высокий голубоглазый блондин. И мне говорили: «Ну какой ты разведчик – посмотри на себя». А режиссер Савва Кулиш увидел этот фильм со мной. Я всегда удивляюсь, когда кто-то из коллег говорит, что он хочет сыграть какую-то роль. Я всегда сомневаюсь, боюсь.
– Возвращаясь к вашей мысли, что искусство рождается на сопротивлении… Чему надо сопротивляться сегодняшнему актеру?
– Прежде всего, искушению больших денег. А это очень трудно. Часто я смотрю на коллег и понимаю, что им тяжело дается их кусок хлеба. Им надо как-то кормиться, как-то зарабатывать. Моя жизнь сложилась. Детей уже кормить не нужно, они взрослые. Они мне помогают, а не я им. Пенсия – не знаю, как по вашим меркам – у меня 500 долларов. Мне хватает. Что-то получает моя супруга. Поэтому я могу не работать там, где не хочу. Работаю по договору, и только когда мне интересно. Недавно сыграл эпизод в русском фильме (посмотрел сценарий, эпизод был смешной и хороший). Я согласился. Но теперь не знаю, что получится. Когда выйдет фильм, возможно, мои коллеги скажут, что Банионис, мол, сошел с ума. Кино – это монтаж. Никогда не знаешь, что из тебя выйдет.


Автор: Инна Кулишова
Сайт: Независимая Газета
Статья: Отличник Банионис

- Донатас, вашим первым и главным учителем был Мильтинис, который в 1939 году возвратился в Литву (среди его друзей были Шарль Дюллен, Жан-Луи Барро, Пикассо). Он сказал прекрасную вещь: не ищите новое – ищите вечное в своем искусстве.
– Да!
– Сегодня, как понимаю, вы не видите этих поисков вечного...
– Да, да! Как раз наоборот, пошла какая-то другая, противоположная, волна. Человек уже не ищет, только интересуется какими-то фокусами. Я не могу даже сказать, что происходящее сейчас – это искусство, в принципе это все делается для развлечения неумных людей, для молодежи, которая не знает и не хочет знать ничего – лишь бы было смешно. Мне не смешно, а им смешно. Вот и всё искусство, если это назвать искусством. Я даже не назвал бы искусством, что делается. Это просто шоу в плохом виде, шоу становится основным приоритетом и в театре, и в кино. Я, может быть, чуть разозлился на это и говорю немножко зло, но правда для меня такова: сейчас искусство идет в очень плохом направлении, бессмысленное как будто бы. Когда собирается 20 тысяч молодых дураков на всю ночь на стадионе и они радуются... «Кайф этот мне нравится», – они так мне говорили, что это? Как такое назвать?
– В свое время Плисецкая сказала, что, когда танцует «Умирающего лебедя» Сен-Санса, все думают, что это трюк, но это не трюк, а танец! Как отличить сегодня, условно говоря, трюк от танца?
– Да, сейчас так. Согласен с Плисецкой. Я очень рад, что она так сказала. Нет, наше поколение иное, мы по-другому смотрели кино, спектакли в театре, вообще иначе воспринимали искусство, слушали музыку. А сейчас все облегченно. Как кто-то сказал, сейчас создающие так называемое искусство думают не головой, а тем, что между ногами. Я сам слышал и согласен, что их мысли между ногами, а не в голове.
– Вы говорили, что очень любите читать. Что у вас на книжной полке?
– Ну что там говорить! Я не знаю. Тысячи... Время от времени я читаю Евангелие. Мне интересно. Я не верю в то, что написано, но интересно читать.
– Вы неверующий?
– Нет. Ну верю во что-то, если это назвать верой. Но я не верю в догму, в которой сказано, что якобы 2000 лет тому назад мы были настоящими, а потом все вроде как выродились. А как можно верить, что был только Адам, который слеплен из глины, и в то, что женщины из ребра сделаны? Я не могу верить в это. Ну что делать? Но читать люблю. Потому что я могу смотреть, куда пошло человечество.
– Ваша идея ученичества, как понимаю, прошла через всю вашу жизнь, актер в идеале, по вашим словам, должен чувствовать себя немного учеником рядом с режиссером. Вы действительно очень любите учиться?
– А, ну я учился, и учился хорошо всегда. У меня высшие оценки, в то время это были пятерки. В моем дипломе все пятерки, пятерки, пятерки. Когда Мильтинис уже ушел из театра, я даже сдавал экзамены экстерном. Я очень хотел иметь какую-нибудь бумагу, диплом. Потом все-таки, когда меня назначили руководителем театра, ненадолго, в 1980 году, я еще был руководителем студии, и получилось так, что у студийцев, которые сдавали экзамены на театральном факультете, в консерватории, были дипломы. А у меня нет. Я решил, что это некрасиво. И сдал экзамены, и опять получил красный диплом. Ну это уже смешно было. Когда меня спрашивал экзаменатор: «Вы знаете, кто был Станиславский?», говорю: «Знаю». – «Хорошо, пятерка». «Вы знаете, кто был Ленин?» – «Знаю». Это было еще в старые времена... «Хорошо, пятерка». Это был формализм. Но я получил красный диплом. Потому что я был уже народным артистом СССР, а теории сдавал вот таким образом. Ну и еще языки, я немецкий язык знаю прекрасно, тоже лучше, чем мой экзаменатор (смеется).
– Вы, по всей видимости, актер, который доверяет режиссеру и не требует объяснений. Вы рассказывали, что когда Тарковский вам говорил: делать так, сесть так, – вы просто делали, а смысл уже понимали потом, когда весь фильм был готов.
– Ну смотря какой фильм, какой режиссер. Вот Тарковский так работал, Мильтинис – наоборот. Пока я сам не доказал, что я знаю, что делаю, он не давал никаких указаний, замечаний по игре. Он шел по смыслу: о чем я должен играть. Должен играть я сам. Мысли, форма мои должны были быть. Но если я эту форму нахожу, и через нее Мильтинис видит, что я думающий актер и разбирающийся в сценах, в том, что говорю, на уровне Ибсена, скажем, или Чехова, или Шекспира, – тогда хорошо. Если я ниже, значит, я не достиг того, что нужно. Я мучался ночами, придумывал сцену, как надо играть, чтобы не было Баниониса со штампами, а был бы, там, ибсеновский Тесман или стриндберговский Эдгар, или у Чехова доктор Дорн. Я должен был играть так, словно это были их мысли, этих величайших писателей, драматургов, и было бы видно, что мысли именно их, а я как личность только это воплощаю и даю им форму, настоящую, чтобы зритель понял, что речь идет не о режиссере, а о Чехове, Стриндберге, Ибсене, Софокле и т.д. Вот так надо было играть, так он требовал от меня, и я так делал.
– Вы говорили, что мы находимся в конце великой театральной эпохи. Что ж получается? Кончается эпоха созидателей и приходит эпоха трюкачей и пользователей?
– Пока так. Исторически так было всегда. Посмотрите: от греческих времен, от чеховских времен...
– Просто такой ритм?
– Да, поднимается уровень искусства и падает. Это было в каждой эпохе. Ренессанс... Греки... Конец XIX, начало XX – какая была культура российская! Там были и Достоевский, и Чехов, и Чайковский, и Толстой – ну все было! А потом – бах! После того опять поднимались немножко.
– Вы считаете себя реализованным человеком?
– Нет! Нет. Нет... Да, стараемся... Я счастлив, что попал к таким режиссерам: Тарковский, Мильтинис, может быть, Козинцев, может быть, Савва Кулиш, может быть, там еще два-три...
– Швейцер?
– Швейцер, да. Ну у него было не то, что написано изначально. Мне не очень понравилось. Я думал, что было гораздо лучше написано, чем снято. В отличие от Тарковского, про которого даже сам Лем сказал, я слышал его, что «Солярис» Тарковского – это, мол, не мое, но, может быть, даже лучше.
– Лучше – потому что у Лема герой к Океану летит, а у Тарковского возвращается на Землю и становится на колени перед отцом – «человеку нужен только человек».
- Да-да! А у нас некоторые обвиняли Тарковского, что он не понимает Лема. А он и не хотел быть Лемом. Он хотел создать свое. Я часто задумываюсь над проблемой взаимоотношения художника и окружающих его людей. Непростые они, проживать их нелегко.

Автор: Юлия Шигарева
Сайт: Аргументы И Факты
Статья: Донатас Банионис сделал Путина разведчиком

Одна из последних его работ — роль проницательного сыщика-сибарита Ниро Вульфа в сериале «Ниро Вульф и Арчи Гудвин». Хотя актер снялся более чем в 70 картинах, по-настоящему удачными он считает лишь пять своих ролей — в фильмах «Никто не хотел умирать», «Солярис», «Гойя», «Приключения принца Флоризеля» и, конечно же, «Мертвый сезон» Саввы Кулиша. Там Банионис сыграл разведчика Ладейникова.
— ДОНАТАС ЮОЗОВИЧ, говорят, что Владимир Путин выбрал профессию внешнего разведчика из-за того, что ему очень понравился ваш Ладейников. Это правда или всего лишь актерские байки?
— Да, у нас с вашим президентом был такой разговор. Правда, впервые я об этом узнал не от самого Путина. В какой-то программе его бывшая учительница рассказывала, что Владимир Владимирович решил стать разведчиком после того, как посмотрел «Мертвый сезон». И когда в 2001 году я был в составе литовской правительственной делегации в Москве, в Кремле, то был представлен господину Путину. Тогда и спросил его об этом. Он засмеялся и сказал: «Было дело».
Закон выше правды?
— НЕДАВНО литовский Конституционный суд отправил в отставку президента Паксаса. Во все времена властные структуры найдут способ уличить человека в каких-нибудь порочащих его связях. Вы ему сочувствуете? Вы вообще можете сочувствовать человеку, которого гонит стая?
— Да, сочувствую. Не хочу касаться политики, но в последнее время я все чаще размышляю, по каким странным законам развивается история. Вспомните, Сократа суд приговорил к смертной казни за то, что он хотел разрушить старые традиции. По сути, его убили за стремление к прогрессу: за попытку разрушить старое, привнести что-то новое. Инквизиция абсолютно законно отправила на костер Джордано Бруно. Да и Гитлер, и Сталин убили тысячи людей, опираясь на закон. Вот и процедуру отстранения Паксаса от власти тоже провели по закону. Но…
В фильме «Гойя», где я играл главную роль, есть такая сцена. Великий Инквизитор вызывает Гойю на допрос, швыряет ему в лицо его рисунки и кричит: «Кому служит твоя работа?!» Гойя отвечает: «Правде». — «Правде?! Но не Церкви!» И Гойя, поняв, что ему грозит, говорит: «Ну да. Ведь Церковь выше правды…» И церковь, и власть во все времена хотели быть выше правды. И сейчас все повторяется. Будешь слушать правительство, начальство, тогда правда отойдет в сторону. Если будешь слушать правду, будешь перечить правительству. Вот и выбирай: или ты правду говоришь, или служишь. Возможно, если Сократа тогда судили бы не по закону, а по правде, мы жили бы в другом, более совершенном мире.
— А вы, с вашей громадной популярностью в СССР, в родной Литве, не оказывались в положении изгоя? Ведь у вас на родине не очень-то жаловали тех, кого любили в Советском Союзе.
— Нет, со зрителями и соплеменниками мои отношения складывались прекрасно. Гораздо лучше, чем с властями. Когда мы работали над «Никто не хотел умирать», начальство нам говорило: «Не надо показывать никакого сопротивления. Никаких «лесных братьев» не было, советской власти никто не сопротивлялся!» Они тоже хотели быть выше правды. Но в итоге правы оказались мы — фильм прекрасно приняли.
В «Мертвом сезоне» меня и вовсе чуть не сняли с роли, а фильм пытались запретить. Честно скажу: я с самого начала сомневался в том, что меня утвердят на роль Ладейникова: я же не Кадочников и не Тихонов. Говорят, на эту же роль пробовался Олег Видов, который позже уехал в Америку. И когда меня вызвали в Ленинград на пробы, я решил, что меня просто используют в качестве «подставки». Бывает, все уже давно решено, но на пробы все равно вызывают нескольких актеров, чтобы потом на худсовете сказать: «Вот, мы пробовали разных, но наш кандидат оказался лучше всех». Но поехать я согласился. Думал: если на роль не утвердят, так хоть дорогу до Ленинграда оплатят, а я там в Гостином Дворе запчасти для своей машины куплю.
На роль меня утвердили — как выяснилось, никаких сильных конкурентов у меня не было. Но в середине съемок работу остановили, а меня пытались снять с роли. Сценаристы пожаловались директору фильма, что Кулиш снимает не героическую эпопею, а фильм про простого человека. И что вообще-то советский разведчик должен быть высоким, красивым, сероглазым. А Банионис… Ну какой же он идеальный герой? Однако за меня заступились Конон Молодый, прототип моего героя, и Михаил Ромм. Конон Молодый на худсовете сказал: «Я ничего не знаю про кино. Я знаю про жизнь. То, что снято Кулишом, и есть настоящая жизнь. Если это вам не нравится, ваше дело. Но я считаю, что Банионис должен играть дальше».
Фильм мы закончили, и после съемок Савва честно сказал мне: «Скорее всего, «Мертвый сезон» положат на полку». Но в прокате он имел сумасшедший успех.
В Союз дороги нет
— СЕЙЧАС все чаще звучит мнение о том, что не надо было рушить Советский Союз, достаточно было распустить КПСС. И сегодня вновь настало время объединиться.
— Такие настроения характерны для России. У нас же так думает не больше 1–2% населения. Слишком далеко мы разошлись, чтобы снова объединяться.
СССР был обречен на развал из-за сталинских репрессий. Эта диктатура, длившаяся десятилетиями, слишком напугала нас. Хотя в первые дни после прихода в Литву советской власти мы были полны радужных планов. Господи! Да вы посмотрите фильм «Веселые ребята» или «Кубанские казаки». И мы так будем жить! Но потом оказалось, что все эти фильмы — ложь, а правда гораздо страшнее. Начались репрессии. У моей супруги отца и брата сослали в Воркуту. Брат в итоге умер в лагерях. Ей самой пришлось скрываться. Лишь после того как она вышла за меня замуж и сменила фамилию, ее оставили в покое.
Да, сейчас нет Сталина, нет диктатуры. У меня в России много друзей, я с удовольствием приезжаю туда. Но объединяться не хочу. Изменились люди, изменились взгляды на жизнь. В России на улицах даже Правила дорожного движения не соблюдают. Как можно жить с «соседом», который не может выполнять таких элементарных вещей?
— Но мы здесь разговаривали с литовцами. И они были настроены далеко не оптимистично — платят мало, работы нет, маленькие города вымирают, чуть ли не вся зарплата уходит на оплату квартиры. Не слишком ли дорогая цена за свободу?
— Да, кому-то стало жить лучше, кому-то — хуже. Думаю, что тех, кому хуже, — большинство. Естественно, у СССР были свои плюсы. Тогда бедный человек мог получить через профком путевку и поехать отдыхать в Крым. Квартиру он тоже получал бесплатно — если его очередь, расписанная на годы, подходила. И колхозникам жилось лучше — им не нужно было искать покупателей на свой товар да и воровать можно было безнаказанно. Тогда же вообще воровали все и всё. Все же казенное! Неси на здоровье.
Но у этой картины была и другая сторона. Для одного из фильмов мы снимали натуру в Калуге. Так вот, есть там было абсолютно нечего. НЕ-ЧЕ-ГО! Даже за хлебом люди ездили в Москву. И в других городах муку, масло, мясо людям выдавали по талонам! Так когда жилось лучше, а когда — хуже? Ведь сейчас и хлеб, и колбасу, и автомобиль можно купить. Так что на вещи нужно смотреть объективно.
В погоне за деньгами
— И РАНЬШЕ, и сейчас люди едут на Запад в поисках лучшей доли. Эмигрировали Любимов, Тарковский и прочие, прочие…
— Я не считаю, что Тарковский поступил правильно, уехав за границу. Там он снял довольно вторичное кино — я имею в виду «Жертвоприношение». Не было в нем той глубины, того смысла, которые были заложены в «Андрее Рублеве» или «Ивановом детстве».
После премьеры «Соляриса» нас с Тарковским пригласили в гости к Феллини. Андрей начал объяснять, что он не может жить и работать в СССР, потому что здесь ему не дают делать то, что он хочет. И Феллини тогда сказал ему: «А ты думаешь, что я могу делать все, что захочу? Нет! Я сперва должен был сделать другой фильм, чтобы получить деньги на «Амаркорд».» Как же Тарковскому не давали делать то, что он хотел?! Он только «Сталкера» переснимал дважды. Да кому еще в советские времена позволили бы сделать такое? Возможно, Тарковский не сам решил уехать из СССР — его уговорили родные.
Из Литвы тоже бежал народ в Америку — в 1943–1944 годах. Бежали потому, что боялись большевиков. Пытался бежать и я, но не успел — границы закрыли. Так что в США я впервые попал в 1970 году — в Чикаго существует большая литовская диаспора. Конечно, они жили богаче, чем мы, хотя бежали из Литвы в одних рубашках. Но какой ценой им это богатство далось! Они выезжали на работу в 5 утра, возвращались домой, валясь с ног от усталости, выпивали стакан виски — и спать. И так — из года в год.
КТО-ТО стал инженером, кто-то работал на заводе по производству жевательной резинки или кока-колы. И никому из них не удалось стать актером. А ведь среди тех, кто уехал, были очень талантливые люди!
Посмотрел я на это и понял: как хорошо, что мне тогда не удалось убежать. Ну, купил бы я автомобиль на несколько лет раньше, был бы у меня дом вместо квартиры. Но меня богатство никогда не интересовало — не привык я к нему. Отец у меня был портной, простой ремесленник. Да, у литовцев в Америке было больше денег, но жизнь духовная была богаче у меня!
— Зато у вас там было бы больше свободы.
— Да, свободы за границей много. Но смысла жизни нет. Его, к сожалению, и у нас почти не осталось. Поиск смысла жизни сменился поиском денег. При советской власти и драматурги, и писатели создавали великолепные вещи. Да, их запрещали, их мучила цензура, но именно поэтому им хотелось сказать что-то важное. Они боролись! И Шукшин, и другие, живя на копейки, создавали бесценные произведения культуры. Сегодня бороться не с кем, образовалась пустота. И эту пустоту не смогли заполнить ни хорошие книги, ни хорошие пьесы.
— Но тем не менее советская власть актеров вниманием не обделяла — и звания давала, и квартиры, и автомобили. Не скучаете по тем временам?
— Нет. Я только по молодости скучаю. А от властей я всегда старался держаться подальше. С Брежневым я встречался всего один раз. И встреча эта больше походила на анекдот. Мы сидели в Овальном зале на заседании палаты Союза. Открывается дверь — и появляется Брежнев. Его в таком виде по телевизору никогда не показывали. Два охранника буквально поднесли его к креслу и посадили. Он оказался как раз напротив меня. Сидит, смотрит мне прямо в глаза и только рот открывает и закрывает. Я под этим взглядом все грехи свои вспомнил. В перерыве тихонечно со своего стула сполз в сторону, смотрю — а Брежнев по-прежнему в одну точку смотрит и рот разевает. Но тут появились охранники и его унесли.
А с Горбачевым я встречался несколько раз. Мы (Марк Захаров, Тенгиз Абуладзе и я) летали в Нью-Йорк на выступление Горбачева на Генеральной Ассамблее ООН. Мне его речь понравилась, но я сидел и думал: «Ты ошибаешься! Ты не сможешь контролировать процесс, власть из своих рук ты уже выпустил!» Чувствовалось, что Горбачев очень хочет провести реформы, но сам он с этими реформами не справится.
Михаил Сергеевич приезжал в Литву, когда мы еще не были независимыми. Нас пригласили послушать его выступление. Один из наших профессоров выступил с ответной репликой, смысл которой сводился к следующему: «Мы хотим получить независимость». Горбачев даже не понял, о чем речь идет. «Так вы хотите независимость?» — переспросил он. И весь зал, а там было человек 500, хором ответил: «Да!» Он заметил меня и спросил: «Донатас Юозович, и вы за независимость?» Я кивнул в ответ.
Горбачев под свободой понимал лишь свободу идеологическую, что он ослабит влияние КПСС — и все будут довольны. Видимо, он просто был плохо информирован о том, что происходит в стране. Насколько глубоко это нежелание жить вместе.
— А вы сейчас с вашими друзьями из других Прибалтийских республик на каком языке говорите?
— На русском. Наше поколение, наши дети еще говорят по-русски. А вот внуки уже говорят по-английски. Моя младшая внучка по-русски даже поздороваться не может. Новому поколению литовцев почему-то оказалась ближе Америка.