23 мая 2009 г.
"Смотрите, Олег поднимается в небо"
Ян Смирницкий, Вера Копылова
Тысячи поклонников никак не хотели его отпускать...
На фото - семья: племянник Игорь Янковский, жена Людмила, внук Иван, невестка Оксана Фандера и внучка Лиза — они до сих пор не верят, что Олега Ивановича больше нет.
Фото: ИТАР-ТАСС …На один день весь город превратился в театр. Великий бенефис великого актера. С шести утра, в дождь, на Малую Дмитровку идут люди. Тут пока еще ходит троллейбус (хотя и в одну сторону), но с девяти движение перекроют напрочь. “Олежек, Олежек…” — они готовы стоять сутками, только бы проститься с... волшебником, Мюнхгаузеном, Стэплтоном — да что перечислять: как сказал Михалков, “у него проходных ролей не было”. С два десятка “скорых”, милиций, автобусов и несколько малотоннажных грузовичков. Их назначение выяснится позже.
Пока же все цветочные ларьки окрест скупаются подчистую. К девяти — очередь на несколько кварталов, центр бурлит, не выдерживая дикой эмоциональной нагрузки. В 10.05 кортеж с черным катафалком во главе медленно подплывает к театру под перезвон колоколов близстоящей церквушки. И солнышко! Олега Ивановича отпевали на Мичуринском — его отношение к вере особое, нигде и никак не афишируемое. На таинстве присутствовали только самые близкие, в полнейшей тишине, так, что было слышно легкий треск мерцающих свечей.
Гроб аккуратно поднимают на сцену. Впереди — Леонид Ярмольник, всегда и везде сопровождающий своего друга. Плафоны убраны черным, охраны — не счесть, повсюду на полу — лепестки роз. Венки… Камерам разрешают пройти в зал, но не ближе 10-го ряда. В “Ленкоме” нет боковых проходов, а центральный — забит, оттого телевизионщики со штативами лезут прямо по креслам. Фантасмагория успеха. У гроба — почетный караул из лучших ленкомовских артистов — Збруев, Саша Захарова; сын Филипп старается держаться, отвечая на соболезнования, но как будто не понимает до конца, что же здесь происходит… Портрет отца, постамент в бордовом атласе, пустые кресла и еле слышная мелодия из “Чуда”: “давайте не-гром-ко, давайте вполголоса…” В 11.10 начинают пускать людей, простоявших на тот момент на улице около шести часов. Возле гроба — еще один длинный черный стол и двое мужчин при нем. Зачем? Место пред постаментом доверху заполнялось букетами буквально за 30 секунд. Служащие перекладывают эту гору на стол, туго связывают огромными черными лентами, бросают на грузовики — при мне таких отъехало штук пять…
Поток нескончаем. Люди абсолютно разные — не “бабушки”: тут и стар и млад, и разных сословий… А известных перечислять бессмысленно. Проще сказать, кого здесь не было. Тут и Макаревич, Хазанов, Кобзон, Харатьян, Ширвиндт, Золотухин, Гармаш, Волчек, Зюганов, Соловьев, и еще имен пятьдесят, делегации от всех московских и региональных театров. Ноль речей. И слава богу — уже приелась ставшая, прости господи, модной фраза: “До свидания, скоро увидимся”. Когда один за десять лет — одно, а когда косяком вся бывшая великая держава… уже не смешно. С кем останемся?..
Сцене, всей в сирени, уж душно от плача людей. Эмоции — через край. В какой-то момент что-то случилось с женщиной, сидевшей в осветительной будке. Она зарыдала в голос в тотальной тишине. Срыв…
К 12.00 на улице столпотворение. Камеры бросаются во все организации — турбюро, кафе, расположенные в доме напротив, чтоб пустили на второй-третий этажи: надо ж снять вынос тела, снизу — не протолкнешься, а крыши заперты. В 12.45 у входа тормозит джип, выходит Марк Анатольевич Захаров. Подавленный, уставший, но в то же время какой-то подтянутый. Он будто не замечает сорока камер, окруживших его кольцом, смотрит ввысь:
— Такая крамольная мысль у меня мелькнула: а правильно ли сделал, что Олега снимал восходящим по лестнице в небо? Каково это — так подниматься?.. Ведь болел, страдал, но виду никому не показывал. Держался молодцом. И ушел. Знаете, Олег достоин этого кадра. Вот он поднимается над нами…
…Подъехала на микроавтобусе Лариса Долина, заплаканная, без грима; Николая Караченцова осторожно, без прессы, ведут через главный вход; а вот и Женя Миронов: «Никто и не думал, что все настолько серьезно. Ну, болезнь, ну, обойдется. А тут… Мне трудно говорить. Олег — человек потрясающий. Никогда ни во что не ввязывался, великое достоинство сохранил. Так все это больно».
Инна Чурикова: «А я не хочу с ним прощаться. Иду, потому что так надо, но я не верю! На нашем корабле он был самым лучшим, самым красивым… Но не щадил себя совершенно, так работал!»
Никита Михалков: «Невосполнимая утрата. Слова хорошие надо говорить человеку при жизни, а не у гроба. И я счастлив, что такие слова Олегу сказал…».
Через секунду следует приказ: “Не снимать! Не поднимать камер!” — скрытая охранником, выходит из театра и садится в “Мерседес” Наина Ельцина…
А улица меж тем ревет. Становится ясно, что и трети всех желающих пропустить не удастся. Поэтому на Дмитровке среди обычной милиции неожиданно появляется камуфлированный ОМОН; здоровые детины встают оцеплением и отжимают людей прочь от стен театра. “Войдите в положение, допуск прекращен, разойдитесь!” А расходиться-то некуда — тысячи сзади напирают! В какой-то момент показалось, что сейчас начнется драка. Люди в истерике орали: “Мы уже сутки здесь стоим! Потому в стране такой бардак, что даже проститься с любимым артистом по-человечески не дадут?!” Будь у людей автоматы… но у них были только букеты. Их подняли вверх с криками: “Да хоть цветы передайте!” Слава богу, среди бойцов-омоновцев нашелся хоть один умный и человечный — разрядил, что называется: тут же дал приказ, чтобы пара-тройка ребят собрала все букеты и погрузила в кузов…
Закрытая гражданская панихида в театре завершается. Гроб выносят. Дмитровка зачищена. Люди — лишь по периметру, и из окон — сотни объективов. “Олежек, волшебник ты наш!” — площадь громыхнула звонкой акустикой аплодисментов. Так никого еще не провожали. Да, были разные “государственные проводы”, но чтобы вся Москва как один поднялась… Поверила в обыкновенное чудо.
Ян СМИРНИЦКИЙ.
* * *
На долю тех, кто пришел проститься к Новодевичьему кладбищу, выпал мучительно-солнечный кусок этого дня — такого разного, как сам Янковский. Кладбище наглухо закрыто, тем, кому это непонятно, милиционеры все доходчиво объясняют. Толпа человек в сто пятьдесят стоит по обеим сторонам входа. Цветов мало — куда их класть? Черных платков тоже — на святое кладбище все равно не попасть. Слез нет совсем. Люди стали собираться задолго до четырех часов — до того, как привезли катафалк. Как в любой очереди — разговоры за жизнь, за страну…
— Хоть так на него посмотрю. Я в “Ленкоме” не была: во-первых, у меня денег нет, во-вторых, туда вообще трудно попасть…
Толпа разделена на пустое пространство — чтобы смог проехать погребальный кортеж. Под аплодисменты провожали великого артиста Олега Янковского.
Москва поставила точку на полетах во сне. И наяву.
Вера КОПЫЛОВА.
С сайта Московский Комсомолец Ру
