"Жизнь Других / Другие жизни"
| Название фильма: | Жизнь Других / Другие жизни |
|
|
| Страна-производитель: | Германия | ||
| Английский: | Leben der Anderen, Das | ||
| Жанр: | драма | ||
| Режиссер: | Флориан Хенкель фон Доннерсмарк | ||
| В ролях: | Мартина Гедек, Ульрих Мюэ, Себастьян Кош, Ульрих Тукур, Томас Тиме, Ханс-Уве Бауэр, Фолькмар Клайнерт, Маттиас Бреннер, Чарли Хюбнер, Херберт Кнауп, Бастиан Трост, Мари Грубер, Фолькер Михаловски, Мартин Брамбах, Томас Арнольд | ||
| Год выпуска: | 2006 | ||
| Наша оценка: | 
|
||
| Купить | |||
|
|
|
|||||||||||
Сюжет и комментарий
В начале 80-х успешный драматург Георг Драйман и его спутница, известная актриса Криста-Мария Зиланд, пользовались огромной популярностью у социалистов, хотя, в тайне, они далеко не всегда разделяли взгляды партии. Заинтересовавшийся Кристой министр культуры поручает агенту секретной службы Герду Вислеру установить наблюдение за парой. Постепенно узнаваемые Вислером подробности из жизни Георга и Кристы, поражают его все больше и больше, и вот он уже полностью поглощен их жизнью, со всеми ее проблемами и страстями....
Диссидентство
Роман КУЛАНИН
Немецкое кино уже не первый раз обращается к личному опыту социализма — пару лет назад был очень успешный, но спорный «Гудбай, Ленин», теперь, видимо, пришла очередь к более глубокому, даже эпичному, переосмыслению этого времени. В этом качестве «Жизнь других» подходит как нельзя кстати, удивительно другое — на момент событий, происходящих в фильме, режиссёру и одновременно сценаристу Флориану Хенкелю фон Доннерсмарку было всего 11 лет. Через 22 года он поставит свой полнометражный дебют, буквально усыпанный наградами, особенно выделяется «Оскар» за лучший зарубежный фильм, отчего возникает вопрос — как такое могло получиться? И единственным возможным ответом оказывается сам фильм.
Происходящее в «Жизни других» с первых минут кажется очень знакомым — суровая Госбезопасность, творческая интеллигенция, стремление на Запад и, главное, словно через микроскоп, частная жизнь, кажущаяся одновременно и значимой, и ничтожной. За пять лет до падения Берлинской стены в ГДР живет успешный драматург Георг Драйман, которому удивительным образом не кривя душой, удается совмещать личные амбиции и дело партии — его прекрасная спутница Криста-Мария Зиланд — виднейшая театральная актриса, в общем, так все хорошо, что вспоминается «Золотой теленок» — «удивительный вы человек, с таким счастьем — и на свободе». Естественно, «Штази», та самая Госбезопасность, решает исправить это недоразумение, и берет Драймана «на заметку», приставляя к нему надежного товарища Герда Визлера — тут-то и начинается жизнь других или даже другая жизнь.
При достаточно простой диалектике повествования, «Жизнь других» оказывается не одним, а целыми двумя фильмами — с одной стороны это политический триллер, с другой — абсолютно европейская драма. Главное, что это сосуществование проходит совершенно безболезненно для обеих частей — Доннерсмарку удалось выстроить драматургию таким образом, что частные конфликты становятся явственной метафорой государственных. И политическая заостренность не мешает актерскому трио разыгрывать свои роли, которые прямиком отсылают к античным трагедиям.
Об актерах стоит упомянуть отдельно — Себастьян Кох, уже известный по «Чёрной книге» Верховена играет идеалиста, как о нем верно говорят в картине «антропоцентричный тип художника» — складывается впечатление, что его прямиком доставили из Эпохи Возрождения. Мартина Гедек, напротив, оказывается femme fatale со всеми вытекающими — достаточно только добавить, что именно из-за нее разыгрывается основной конфликт картины, и, как значимое характерное осложнение — ее театральное актерство. Но, на поверку, настоящим чудом становится вовсе не эта, как кажется поначалу, пара — а Ульрих Мюэ, чье тихое, почти молчаливое присутствие обволакивает весь фильм. Его, совсем по Музилю, человек без свойств, начинает другую жизнь и выходит на первый план, притом, что большую часть времени он либо изъясняется чеканными фразами, либо понуро смотрит в никуда. Но общая направленность к театральной драматургии, на что недвусмысленно намекает сам Доннерсмарк, вводя в повествование театральные сцены, делает свое дело — и актеры, в отличие от режиссуры, становятся главным украшением фильма.
Вообще, разбираться с «Жизнью других» как с фильмом, при всех его незаурядных достоинствах, довольно трудновато. Дамокловым мечом над кинематографической частью нависает общая тема — жизнь при советской власти, что в нашем отечестве новостью или открытием никак не назовешь. Уже прочно сложившееся переосмысление и разоблачение советской действительности выработало свои ориентиры — и картине Доннерсмарка приходится с ними считаться. Тут подозрительно вмешивается субъективный опыт — скажем, «Хрусталев, машину!» Германа или, что еще более некорректно, «Колымские рассказы» Шаламова укладывают «Жизнь других» на обе лопатки — и виною такому профанированному сравнению исключительно тема. В стране, которая 70 лет жила при социализме, такое, увы, неизбежно.
Хотя, и сам Доннерсмарк подливает масло в огонь своей нейтральной режиссурой — картина, преимущественно основанная на драматургической динамике, всегда будет хвататься за свой посыл, что неизбежно приводит к размышлениям о сути искусства. Но пока ответа на этот вопрос нет, лучше обратиться к фактам — когда европейская картина с бюджетом в 2 миллиона в мировом прокате собирает около 57, да еще несет за собой шлейф кинонаград — есть над чем задуматься, в том числе и отечественным кинопроизводителям. Поэтому особенно огорчает, что картина наподобие «Жизни других» была выпущена в Германии, где советский режим был относительно мягким, а не в России, где подобный материал до сих пор вылезает наружу.
Если же убрать все сомнительные домыслы, ответом на заданный в самом начале вопрос может служить феномен Тарантино, который при его гениальных сценариях, никогда не был выдающимся режиссером — видимо, под эту же категорию подпадает и Доннерсмарк. И нет ничего удивительного, что интересно, без лишних изысков рассказанная история вызывает такое внимание зрителей — хорошие сюжеты всегда в цене. Поэтому, быть может, именно немецкая картина, в силу общих исторических обстоятельств, поможет преодолеть типично русские страхи и проблемы. Такова сила искусства.
До встречи в кино.
С сайта kinokadr.ru
Тайная жизнь ГДР стала явной
Утро.ру
Восточный Берлин, 1984 год. Молодой успешный драматург Георг Дрейман (Себастьян Кох) считается вполне благонадежным в глазах режима, но его в чем-то подозревают. За квартирой Дреймана и его подруги, популярной актрисы Кристы-Марии (Мартина Гедек), устанавливают слежку, которой руководит безупречный агент "Штази" полковник Герд Вислер (Ульрих Мюэ).
"Жизнь других" немецкого дебютанта Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка получил призы зрительских симпатий на нескольких международных фестивалях, приз немецких кинокритиков за дебют и золотую награду национальной кинопремии за лучшую режиссуру и лучший сценарий (а также за лучшую работу оператора и художника-постановщика и лучшие актерские работы Ульриха Мюэ и Ульриха Тукураи). В Италии он был назван лучшим европейским фильмом 2006 г., в Голливуде – лучшим зарубежным фильмом. В Германии его просто считают лучшим кино десятилетия. Картине потребовалось полтора года с момента выхода, чтобы добраться до России, где, кажется, ее способны понять и оценить лучше, чем где бы то ни было.
С момента падения Берлинской стены объединенная немецкая кинематография постоянно обращается к недавнему разделенному прошлому страны, но делает это очень избирательно. Популярны ностальгические комедии об "осси" – жителях ГДР, с их маленькими смешными автомобилями, мелкими мещанскими радостями и гигантской фигурой Ленина, закрывающей солнце (самый известный из подобных фильмов – "Гудбай, Ленин"). Нередки драмы о тех же "осси", безуспешно пытающихся перебраться на Запад ("Тоннель"). Кинематографистов занимает, в основном, самый яркий момент в недавней истории – падение Стены, а также последние месяцы прокоммунистического режима ГДР.
Фильм Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка показал, что можно и нужно двигаться дальше, киноаппаратом, как скальпелем, рассекая механизм действия политической машины ГДР, машины страха и обмана. "Жизнь других" стал катализатором первых серьезных дебатов о роли "Штази" в жизни Восточной Германии – темы, находившейся все эти годы под негласным запретом. Согласно недавним опросам, 56% жителей объединенной страны считают, что обсуждать ошибки коммунистической системы пока не уместно. Критику ГДР бывшие восточные немцы воспринимают как критику их самих.
На 16 миллионов жителей ГДР приходилось 90 тысяч офицеров "Штази" и в два раза больше ее тайных агентов, которым мог оказаться кто угодно. Соседи доносили на соседей, сослуживцы на сослуживцев, родственники на родственников. Ульрих Мюэ, сыгравший в "Жизни других" роль агента Вислера, начинал актерскую карьеру в Восточной Германии. Во время подготовки к съемкам он получил возможность заглянуть в собственный файл из архивов "Штази" и узнал, что в течение шести лет информацию о нем поставляла полиции собственная жена. Еще не все можно говорить – первое издание DVD с фильмом было отозвано из-за упоминания режиссером некоторых известных людей, будто бы сотрудничавших со "Штази", – но что-то говорить просто необходимо.
Толчком к написанию сценария стала для Доннерсмарка цитата из письма Ленина к Горькому: "Ничего не знаю лучше "Apassionata", готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка... Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят - и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми". Точно так же не последнюю роль в преображении агента Вислера играет стихотворение Бертольда Брехта, которое он слышит из уст Дреймана.
Фильм утверждает, что при любом, самом тоталитарном режиме существуют те, кто сомневается, кто осмеливается мыслить самостоятельно и подвергать сомнению приказы, которые должны быть бездумно исполнены. Доннерсмарка ведет не наивность, но вера – в людей и в искусство, которое может изменить их к лучшему. Эта вера делает искусством "Жизнь других".
Наталья Рябчикова
Ничего себе ириска
Газета.ру
Выходит «Жизнь других» – оскароносный немецкий фильм о трансформации агента штази в праведника посредством монументальной немки и стихов.
Предперестроечную ГДР с доведенным до совершенства пластмассовым автомобильчиком «Трабант», полчищами штази и обалдевшим от брежневских засосов немцем Хоннекером можно включать в обойму таких же разнузданных кинобанальностей, как бандитский Чикаго, викторианский Лондон или Рим Горация. Была бы на руках вменяемая «стори», много долларов да хорошие комедианты, работающие по системе Станиславского, и экзотичной фактурой можно оживлять любые сомнительные комбинации. Которые затем, по выходе из зала, вернутся в подобающее им агрегатное состояние несусветной ерунды.
Режиссер Флориан Хенкель фон, если не ошибаемся, Доннерсмарк (который в отличие от датского самозванца Триера настоящий «фон») доказывает «Жизнью других», что в ГДР, конечно же, было однозначно мерзко.
Но у отдельных сотрудников ГБ, мучивших несчастных по темницам, ни с того ни с сего могло открыться внутреннее небо со звездами, забрезжить прекрасное и разыграться, представьте, нравственность. Главный герой фильма гауптман ГБ Вислер – сгусток серой материи, увенчанный взглядом василиска, – получает задание поставить на тотальную прослушку жилище драматурга Дреймана. Драматурга подозревают в нелояльности режиму, но на самом деле он всего лишь сожительствует со звездой социалистического театра монументальной немкой Зиланд, на которую положил глаз могущественный партайгеноссе Хемпф – похотливый боров, срисованный явно с Бормана (не с добрейшего Визбора, конечно, а настоящего, фашистского).
Гауптман берет след, не без изящества напичкивает жучками вражеские апартаменты и две трети фильма восседает крошкой Цахесом на чердаке, фильтруя компромат через надежное немецкое оборудование с лампочками.
В оборудовании, однако, журчит все больше не антисоветчина, а саундтрек из жизни творческой интеллигенции, где под аккомпанемент спускаемого бачка и скрипящего паркета люди цитируют Брехта, играют на музыкальных инструментах, спорят о возвышенном и творят прекрасное. Глядь – и у гауптмана от звуков фортепиано навернулась скупая большевистская слеза... Вот и он уже хмурит лоб над томиком немецкой лирики… А наслушавшись, как драматург Дрейман овладевает на диване социалистической звездой (от которой, как видно, гауптман тоже без ума), выписывает себе на дом жуткую гэдээровскую проститутку, выдавая такого густого Станиславского, что хочется его уже не только, как Хоннекера, глубоко расцеловать, но и выставить пива с егермайстером.
Понятно, что, когда по проводам потекла на чердак антисоветчина, главный герой уже был повышен режиссером из гауптманов в праведники и вместо доноса о сочиняемом в нехорошей квартире анонимном пасквиле на коммунизм для буржуазного журнала «Шпигель» докладывает начальству, что объект обдумывает нетленку «Ленин в октябре». В акт служебного самопожертвования выливается и дистанционная любовь к монументальной немке.
Пока трансформация немецкого чекиста по выходе на свет дневной не стала тем, во что верить положительно нельзя и даже вредно, воздадим должное режиссеру Флориану Хенкелю фон Как-его-бишь-там за то, что два часа экранного времени в праведного гауптмана очень даже верилось, притом безо всяких сделок с совестью, заметьте.
На две трети благодаря, конечно, удивительному лицедею Ульриху Мюэ – Кевину Спейси европейского кино.
Критики к востоку от Одера, приревновавшие немца к компрометирующему «Оскару», уже обругали фильм за то, что глубина у него липовая, а за историей о подобревшем штази маячат ослиные уши голливудских драм. Тут все на самом деле относительно. В отличие от сурового манихейского Востока, где за грехи полагается расстрел, на Западе живо понятие Чистилища. Критики по другую сторону Одера совсем не идиоты, когда верят, что даже такие прорехи на теле человечества, как наш герр гауптман, можно залатать и как-то развить в приличном направлении. Неправда «Жизни других» не от того, что наши совестливые зрители не верят в плачущего большевика. И не от того, что прав режиссер Балабанов, у которого врачевать зло в том же, что и у немца, 1984-м по определению бессмысленно, а нужно, чтобы пришла Родина-Мать и положила всех ментов из большой двустволки.
Не от того, что наш Балабанов прав уже не как художник, а потому что в стране ситуация такая.
Да и вообще, кому-кому, но уж русским-то, у которых оценки собственного исторического прошлого шизофренически раздваиваются между плохой «Девятой ротой» и хорошим «Грузом-200», только тем и заниматься, что рассуждать, как там было в фильме про «страну победившего социализма» ГДР – правильно или неправильно. В ГДР как минимум делали отличные ириски, которые ваш корреспондент набивал за щеки килограммами, зарабатывая первый кариес. Неправильно, конечно, но излечимо.
Зато от красивых, но невкусных отечественных петушков на жженом сахаре, если кто помнит, зубы отваливались вовсе.
Иван Куликов
Заветы Ильича
Итоги
Забавно, что Флориан Хенкель фон Доннерсмарк, дебютант в кино и совсем еще молодой человек едва за тридцать, помнит Ленина. Во всяком случае, толчком к его фильму о кознях печально известной организации "Штази" против собственного народа послужило одно примечательное ленинское замечание. Это когда вождь мирового пролетариата в сердцах сетует, что, мол, не надо бы ему слушать "Аппассионату" и таким образом расслабляться и умиляться, "гладя людей по головке". Потому что по этим неразумным и не понимающим пользы принудительного счастья головкам надо бить.
Так вот, пока, стало быть, г-н Доннерсмарк, человек с воображением, пытался представить себе Ленина, слушающего Бетховена, в его голове родился образ некоего тайного агента-спецслужбиста, вынужденного постоянно слушать ну тоже в своем роде "Аппассионату". Условно говоря, конечно, То есть разговоры, споры и любовный лепет двух любящих, мужчины и женщины, неугодных властям, за которыми назначена слежка. И как ни странно, этот самый агент, прежде совершенно уверенный, что совершает правое дело, в результате начинает перерождаться. Стараясь не окончательно погубить диссидентствующую пару, красавицу-актрису и ее мужа-режиссера, а, наоборот, спасти их. Причем ценой собственной карьеры. Скажете - притянуто за уши, слишком литературно? А вот и нет: выясняется, что в реальной жизни были сюжеты и покруче: некий офицер "Штази", застуканный за чтением закрытых для него протоколов допросов инакомыслящих, не стал оправдываться, а взял и сказал правду. Что, дескать, идеалы, исповедуемые его начальством, не кажутся ему теперь ни возвышенными, ни полезными для Германии. Так вот, этого офицера-идеалиста безжалостно казнили. Нашего героя агента Вислера, правда, ждала участь помягче: его отправили на работу в почтовое отделение, где он должен был до конца своей жизни вскрывать письма. А через четыре года к власти пришел Горбачев, рухнула Берлинская стена, и мир, как мы знаем, переменился до неузнаваемости.
К сожалению, в сухом пересказе "Жизнь других" - очень живая, несмотря на "шпионский" сюжет, картина - выглядит несколько схематично. На словах не передашь той неповторимой атмосферы недавнего прошлого, которую режиссер реконструировал с пугающей точностью.
Интересно, что сами немцы эту несомненно выдающуюся картину вначале проворонили. Для Берлинале она им показалась излишне "скучной" и излишне "немецкой". И только когда Европейская киноакадемия признала "Жизнь других" лучшим фильмом 2006 года, а наши заокеанские коллеги присудили ей "Оскар" как лучшему иностранному фильму, соотечественники фон Доннерсмарка неохотно признали свою неправоту. С кислой, однако, миной: дескать, "Оскар" - не такая уж престижная награда. Чуть позже массмедиа распространили информацию, что Доннерсмарк переезжает в Штаты.
Очень жаль. Ибо этот режиссер наследует именно немецкую, и никакую другую, кинематографическую традицию. Его стиль ироничен, беспощаден, аскетичен, как это было в лучших картинах другого выдающегося немца - то есть Фасбиндера. Доннерсмарк - так же, как и Фасбиндер, - наделен особым даром социального чутья, в котором нет и следа политической конъюнктуры. Редкое свойство.
Диляра Тасбулатова
Младший Брат Большого Брата
До российских кинотеатров добралась великолепная немецкая драма «Жизнь Других», в этом году отобравшая Оскара за лучший иностранный фильм из волосатых лап «Лабиринта Фавна».
1984 год. Пять лет до падения Берлинской Стены. В восточной Германии люди живут в постоянном страхе перед министерством госбезопасности, созданного по образу и подобию КГБ СССР. В народе их пренебрежительно кличут «Штази», их агентурная сеть насчитывает по одному сотруднику на 77 гражданских, никто в ГДР не может быть уверен, что завтра его слова, обличающие социалистические идеалы, не окажутся поводом для задержания и заточения в места не столь отапливаемые. В атмосфере всеобщего страха и недоверия живут и люди искусства, которых по привычке принято подозревать в неблагонадежности из-за своевольного нрава и природной склонности к бунтарству.
Писателей, не запрещенных на театральных подмостках, можно пересчитать по пальцам. В их числе успешный драматург Георг Дрейман, на спектакли которого ходят даже высокие чины, и чья слава давно перешагнула за Берлинскую Стену. Благонадежность Дреймана была вне подозрений до тех пор, пока один министр не положил глаз на его девушку — театральную актрису по имени Криста-Мария Зиланд. По приказу полковника Антона Грубица, желающего зажечь еще пару звездочек на своих погонах, квартиру драматурга берут под круглосуточное прослушивание, которым руководит профессионал своего дела Герд Визлер, старый товарищ Грубица и верный подданный коммунистической партии.
Личная жизнь драматурга и его девушки, оказавшаяся перед Визлером как на ладони, меняет его, постепенно заставляя незаметно вмешиваться в их сложные отношения и пересмотреть свои? казалось бы, железные принципы.
Режиссер-дебютант Флориан Хенкель фон Доннерсмарк потратил четыре года на написание сценария этого фильма, роясь в архивах Штази и опрашивая свидетелей той эпохи. Толчком для написания истории послужила, по его словам, фраза Ленина об «Аппассионате» Бетховена: «Я не могу слушать это, иначе я не смогу закончить революцию». По мнению режиссера, для серьезных свершений человек обязан поступиться своими моральными принципами, а любая идеология подразумевает оттеснение личности в угоду идее. Агент Штази Герд Визлер — это пример человека, чья человечность долгое время дремала под скорлупой твердой уверенности в идеалах его партии, но пробудилась, стоило ему пройти через ряд сложных переживаний.
Гипербола его характера имеет три точки изгиба. Первая — контраст богатой эмоциями, полноценной жизни Дреймана на фоне его собственной скудной одинокой жизни в четырех стенах, с любовью по расписанию. Вторая — разочарование в партии и власть предержащим подхалимам, которые прибегают к помощи спецслужб для достижения своих личных целей. И третья — очеловечивающая сила искусства. В процессе слежки Визлер впервые слушает музыку и читает книги, запрещенные в стране, которые пробуждают в нем самые светлые чувства. Все эти обстоятельства толкают его на смелый поступок, этическая ценность которого непреходяща в не зависимости от правящей партии.
Заслуживает восхищения изумительная игра Ульриха Мюэ, сумевшего с истинно немецкой точностью передать сложнейшую гамму чувств, перепавшую на долю Визлера. Вечно одетый в серое, «человек толпы» со странной походкой, поначалу он напоминает своей нечеловеческой внешностью милиционера Журова из «Груза 200», но по ходу фильма преображается, становясь живым человеком, вызывающим сочувствие.
Кстати, аналогия с фильмом А. Балабанова не случайна: действие обеих картин происходит в 1984-м году, в дружественных государствах, которым вскоре суждено сильно поменять свой курс. Однако в то время, как наш режиссер выцедил из того смутного периода самые неприятные, чудовищные моменты, выдавая их за символ эпохи, то немец шерстил архивы с противоположной целью — на развалинах режима он нашел то, что грело людям душу и вселяло надежду на светлое будущее.
Хотя время и место действия фильма не так существенны по сравнению с условиями, которые хорошо подходили для донесения основной идеи, режиссер добивался документальной точности во всем, стараясь сохранить атмосферу того времени. Палитру создатели нарочно выбрали скудную, без ярких красок, и это касается также цветов одежды сотрудников Штази и обшарпанных квартир с облезлыми обоями. Каждая новая сцена снята через длинный фокус, отчего геометрия на краях кадра искажается, и создается впечатление, что за этим местом кто-то уже следит. Снятая таким способом квартира Визлера отдает безысходностью и пустотой, будто он живет в аквариуме.
Такое радикальное художественное решение картины, идущее в купе с традиционной для немцев холодной манерой съемки, несколько угнетает, даже несмотря на то, что скудность заднего плана заставляет зрителя сфокусировать внимание на отношениях персонажей. Еще один недостаток, который на самом деле никакой не недостаток, а даже достоинство, но о нем лучше предупредить — в отличие от голливудских режиссеров, найдя удачную аллюзию или точную фразу, Доннерсмарк не носится с ней как ребенок, тыкая в нее зрителя носом и выдерживая многозначительную паузу. Незаметные с первого раза детали, непримечательные подробности — все то, что принято в Голливуде выносить на обложку, тут не привлекает внимания.
«Жизнь Других» можно воспринимать как политический триллер и получать удовольствие от перипетий сюжета, создающего рискованные ситуации одну за другой. Можно следить за моральным подтекстом и дивиться изобретательности режиссера, доносящего свои идеи очень точными фразами и аналогиями. Можно даже притвориться психологом и исследовать странные игры наблюдателя и наблюдаемого. А можно просто погрузиться в этот фильм, забыв все, что вы знали о Штази и ГДР, Брехте и Бетховене, и наслаждаться великолепно снятой картиной, после финального кадра которой вы непременно согласитесь с простой истиной: не бывает плохих людей, бывают трудные времена.
Константин Волков, Киноанонс
